Этим летом отдыхал я в Красноярске у друга своего Аркадия. Красота там, природа... одна тайга чего стоит! Надо сказать, что Аркаша большой любитель посидеть на природе. И вот уже на второй день после моего прибытия стал он меня уговаривать:
— Давай, — говорит, — Гриша, махнем в тайгу, в такую глухомань, где еще не ступала нога человека, я и местечко такое присмотрел. Посидим, как белые люди.
Ну, в общем, двинулись мы в эту глухомань, плутали, плутали и оказались на чудной крохотной полянке в окружении чудесных корабельных сосен аж до самого синего неба. И вот разложили мы на зеленой девственной травке белую скатерку, а на ней закуску да выпивку и, наконец, сели... Ну, значит, наполнили мы стаканы, чокнулись, выпили по первой на чистейшем таежном хвойном воздухе, крякнули, закусили, вскоре — по второй... А вот, когда мы в третий раз только собрались чокнуться, как из ближайших кустов вдруг вылез здоровеннейший бурый медведь-гигант. Мы так со стаканами в руках и застыли, ну, как скульптурные изваяния на кладбище... А мишка вдруг рухнул перед нами на свою необъятную задницу и приподнял когтистую грозную лапу.
— Гришка, — прошептал, ни жив ни мертв, Аркаша, — кажись, он третьим хочет быть, стакан хочет, наливай ему побыстрей, я пас: у меня, кажись, расстройство желудочного трактира начинается...
Ну, я быстро беру одну бутылку, выливаю всю в огромную квасную кружку и, чуть дыша, протягиваю кружку медведю, тот не спеша берет ее, задумываясь, а мы осторожненько так чокаемся с ним, выпиваем залпом, не закусывая. А медведь вдруг опрокидывает эту кружку через плечо и вновь протягивает мне. Я опять выливаю ему в кружку вторую бутылку водки, нам в стаканы, чокаемся с ним еще раз, выпиваем, а тот опять опрокидывает кружку на землю тем же манером и снова протягивает ее. Я опять наливаю ему бутылку, чокаемся, выпиваем, мишка опять выливает водку и опять лапу вперед. И тут только взял я следующую бутылку, как Аркашка, дико взвизгнув, вырвал ее у меня и как заорет на медведя:
— Ты что ж, гад, вытворяешь, а? Ты что ж добро-то переводишь, а?!! Ты это заработал? Ты свой пот пролил? Ты свою копейку потратил? Ты что ж на чужое добро лапу свою наложил? Откуда ты такой взялся, переводчик хренов, олигарх косолапый!!!
И вдруг этой бутылкой изо всех сил хрясь ведмедя по башке промеж глаз! Тот, как ошпаренный, обернулся вдруг к нам задом своим и дал такого стрекача, что все кусты на километр повалил в аллею.
Выпили мы молча, молча закусили и молча закурили на чистейшем хвойном воздухе... И подумалось мне:
— Эх, не все еще у нас в стране погибло, не все еще потеряно, коль есть еще у нас такие богатыри, как мой Аркашка: полные штаны наложит, а добро свое отстоит!..
— Давай, — говорит, — Гриша, махнем в тайгу, в такую глухомань, где еще не ступала нога человека, я и местечко такое присмотрел. Посидим, как белые люди.
Ну, в общем, двинулись мы в эту глухомань, плутали, плутали и оказались на чудной крохотной полянке в окружении чудесных корабельных сосен аж до самого синего неба. И вот разложили мы на зеленой девственной травке белую скатерку, а на ней закуску да выпивку и, наконец, сели... Ну, значит, наполнили мы стаканы, чокнулись, выпили по первой на чистейшем таежном хвойном воздухе, крякнули, закусили, вскоре — по второй... А вот, когда мы в третий раз только собрались чокнуться, как из ближайших кустов вдруг вылез здоровеннейший бурый медведь-гигант. Мы так со стаканами в руках и застыли, ну, как скульптурные изваяния на кладбище... А мишка вдруг рухнул перед нами на свою необъятную задницу и приподнял когтистую грозную лапу.
— Гришка, — прошептал, ни жив ни мертв, Аркаша, — кажись, он третьим хочет быть, стакан хочет, наливай ему побыстрей, я пас: у меня, кажись, расстройство желудочного трактира начинается...
Ну, я быстро беру одну бутылку, выливаю всю в огромную квасную кружку и, чуть дыша, протягиваю кружку медведю, тот не спеша берет ее, задумываясь, а мы осторожненько так чокаемся с ним, выпиваем залпом, не закусывая. А медведь вдруг опрокидывает эту кружку через плечо и вновь протягивает мне. Я опять выливаю ему в кружку вторую бутылку водки, нам в стаканы, чокаемся с ним еще раз, выпиваем, а тот опять опрокидывает кружку на землю тем же манером и снова протягивает ее. Я опять наливаю ему бутылку, чокаемся, выпиваем, мишка опять выливает водку и опять лапу вперед. И тут только взял я следующую бутылку, как Аркашка, дико взвизгнув, вырвал ее у меня и как заорет на медведя:
— Ты что ж, гад, вытворяешь, а? Ты что ж добро-то переводишь, а?!! Ты это заработал? Ты свой пот пролил? Ты свою копейку потратил? Ты что ж на чужое добро лапу свою наложил? Откуда ты такой взялся, переводчик хренов, олигарх косолапый!!!
И вдруг этой бутылкой изо всех сил хрясь ведмедя по башке промеж глаз! Тот, как ошпаренный, обернулся вдруг к нам задом своим и дал такого стрекача, что все кусты на километр повалил в аллею.
Выпили мы молча, молча закусили и молча закурили на чистейшем хвойном воздухе... И подумалось мне:
— Эх, не все еще у нас в стране погибло, не все еще потеряно, коль есть еще у нас такие богатыри, как мой Аркашка: полные штаны наложит, а добро свое отстоит!..
