По старой доброй традиции накануне Нового года я отправился в баньку попариться. Сосед по скамье попросил похлестать его березовым веничком, и когда он лег и подставил мне спину, то пониже ее, то есть на самом мягком месте, я увидел нечто необычное. Там стояла то ли печать, то ли клеймо.
— Интересная у вас татуировка, — сказал я, возвращая ему веник. — На печать похожа.
— А это и есть печать! — ответил он.
— И что, не смывается?
— Нет. Это тульская. Тут особый состав. Навечно.
— А зачем она вам? И почему на этом самом месте?..
Мы уже хорошо попарились и вышли отдохнуть в предбанник. И здесь, за кружкой пива, я услышал удивительную историю,которая родилась еще в самом начале реформ, когда, в разгар антиалкогольной кампании, только под Новый год и только по талонам можно было приобрести бутылку на праздничный стол по сносной старой цене. Люди ночами стояли в очередях перед самым праздником. И вот его рассказ об одной такой удивительнейшей ночи на Патриарших прудах.
«Ночь была лунная. Через каждый час у четвертого куста проходила перерегистрация. Мягкий луч луны высвечивал верхушки деревьев и доверчиво повернутые к нему ладошки с номерами многих и многих желающих встретить Новый год под звон бокалов. Но к утру вместе с растаявшей луной исчезло и лунное настроение. В момент всех взбудоражил резкий простуженный голос: «Ру-у-уки! Готовьте правые руки!!!» Началась генеральная перерегистрация. На левой ладошке контролем сохранялся последний номер ночной перерегистрации, и она становилась неприкосновенной. А на правой ставился пострегистрационный шифр за подписью председателя оргкомитета очереди и сложная печать, изготовленная за ночь тульскими мастерами–гостями столицы.
Ожидалась первая машина после третьей ночи. Очередь сильно занервничала из-за дамочки в коротенькой шубке из крашеной китайской собаки, притормозившей весь оргпроцесс. Дело в том, что вся правая рука дамочки была испещрена номерами очередей за яйцами и косметикой, и там не оказалось ни одного свободного местечка, а стереть яйца с губной помадой и тушью для ресниц она категорически отказалась.
— Да ставь ей хоть куда! — нервничали в очереди. — Хоть на лоб!
— Нельзя! — сопротивлялась дамочка. — У меня лицевая аллергия на химсостав!
— Хватит му-му тянуть! — не успокаивались в очереди. — Или давай место, или брысь... к матери!..
— Товарищи, то есть господа, непарламентские выражения прошу не употреблять! — выступил один из членов оргкомитета. Может быть, это наша последняя очередь перед наступлением Свободы!.. Свободы цен! Мы же идем к рынку!!!
Это обращение только подлило масло в огонь. Психическая атака на виновницу сумятицы уже была готова перейти в физическую, что грозило ей лишением места в очереди.
— Да погодите вы! — почувствовав реальную опасность, воскликнула дамочка. Затем, как-то угловато присев, пропустила руки под шубку и сделала знакомое всем движение, открыв место свежее и совершенно свободное.
— Портки сбросила! — раздался чей-то писклявый голос в мертвой тишине. Толпа ахнула, председатель смешался и уронил печать. Наступило общее замешательство. А в следующую секунду из хвоста очереди вперед выскочило лицо кавказской национальности, а может быть, валдайской возвышенности, подхватило печать и весело заявило: «Давайте я пычать поставлю!..»
Это заявление сразу же отрезвило народ и вернуло к жизни.
— Это почему из хвоста и в голову? Положь печать и давай взад!
Дамочка зарыдала в три ручья. Кто-то уже метнулся в магазин доложить директору о ЧП. Директор прибежал очень взволнованный.
— Товарищи-дамы-господа, да что же это такое? Позор на всю Европу! Показать такую, извините, черту характера! Дама, как вам не стыдно?! Вы же простудите это ваше место! Где ваши талоны? Всего два?!! Господи!.. Вот вам четыре бутылки из брони в виде исключения!!!
И вот тут-то началось непредсказуемое. Все начали с себя штаны скидывать и этим самым местом к директору лезть.
— Товарищи, то есть господа, остановитесь! — кричал директор, отбиваясь печатью и шлепая ею направо и налево. — Остановитесь, я же не могу всех удовлетворить! Машины еще нет!
— Ельцина сюды давай! — кричали из толпы. — Ель-цин!..Ель-цин!.. — начала скандировать очередь. — Гай-дар! По-пов! Лу-жков!.. Буш — Коль — Тэтчер... Мар-га-рэт!
— Господи, да они же умом тронулись! Сумасшедшие, сумасшедший дом! — схватился за голову директор и убежал. Наверно, за остальными членами правительства.
А очередь, в ожидании родных членов из руководства, а также Маргарэт Тэтчер из-за рубежа, стала оживленно перестраиваться в какие-то звенья, подразделения, приобретая демонстрационно-стачечный характер...
— Задницам кавказской национальности строиться всем автономно! — разил «Тройным одеколоном» огромный детина с красным румянцем.
— Зачем такой бардак делать? — возмущалось то ли лицо кавказской национальности, то ли уже другая часть тела. — Зачем нас в одну кучу? У нас есть и черненькие, и рыженькие, и голубоватые, и просто, как персик!..
— Меня это не колышет! — орал детина. — Центр есть центр! Красные, вперед! Казаки, за мной!!!
— Простите, а куда же мне с еврейской попой? — забеспокоился старичок с авоськой.
— Товарищи! — выступил председатель оргкомитета, — Пожалуйста, не растаскивайте очередь по национальным квартирам. Тем более в таком виде! Это чревато нюансами! А ведь нам надо держаться до самого конца...
Прошло еще три дня и три ночи. Держаться без штанов было все труднее и холоднее. Время от времени над очередью кружился вертолет, осыпая ее листовками с солидарной поддержкой шахтеров Кузбасса, рыбаков Камчатки и путан Нижневартовска...
На четвертый день по очереди прошел шепоток: «Глядите-ка, кажись, сам Ильич приехал... В пальтишке сереньком... Вон пошел к трибуне...»
Ильич быстро взобрался на пенек и привычно взметнул руку над головами и прочими частями присутствующих.
— Товагищи! — начал он. — Вся власть советам нагодных очегедей! Только они выведут эту стгану на шигокую столбовую догогу! Я с вами, товагищи! — И с этими словами Ильич сбросил пальтишко, а затем и штаны для очередной печати. Пока толпа обнадеженно кричала «ура», к трибуне, то бишь к пеньку, подъехал броневик, и личная охрана в белых халатах увезла оратора в неизвестном направлении. И вот наступила еще одна новогодняя ночь. Опять светила волшебница-луна.
— Эх, елы-палы!.. — раздался вдруг чей-то мягкий лирический голос. — А ведь Новый-то год уже давно тю-тю! И, значит, талоны наши тоже тю-тю! Не действительны!..
— Ну и что?.. — безразлично отреагировала очередь. — Стоять-то надо. Хоть до следующего века...
— Друзья мои, — продолжал вкрадчиво тот же голос, — а может быть, нам обратиться к самому?..
— Да ты что, сам-то понял, что сказал? — промычал кто-то.
— Да я ж не про этого, я про самого главного...
— А, вы про Деда Мороза? — удивился чей-то детский голосок.
— Чудесненько, друг мой, чудесненько! Брависсимо!! — обрадовался таинственный выступающий. — Брависсимо!.. Уж я-то постараюсь...
Очередь как-то глубоко вздохнула и дрогнула.
— Дед Мороз, иди к нам!.. — шептала она. — Дед Мороз, иди к нам! Дед Мороз, иди...
И свершилось. И чудо было! И был Дед Мороз! И не один, а несколько десятков! И все были в халатах и с красными крестиками. И развозили они эту очередь, как они сказали, по «елкам-палкам», где обещали шампанское, водку, конфеты, а также снегурочек в белых халатиках с чистым спиртиком!..
И только вот мне одному тогда и не повезло: места в машине не хватило.
С тех пор каждый новый год хожу я баню в надежде встретить хоть кого-нибудь из той новогодней очереди с такой же вот печатью, мы ж теперь как родные...
— И что, нашли хоть кого-нибудь с печатью на этом месте? — поинтересовался я.
— Пока нет, — вздохнул мой собеседник, — но надежды не теряю, у нас же все впереди!!! Будут еще у нас и печати такие, и места эти, как говорится, на букву «ж»...
— Интересная у вас татуировка, — сказал я, возвращая ему веник. — На печать похожа.
— А это и есть печать! — ответил он.
— И что, не смывается?
— Нет. Это тульская. Тут особый состав. Навечно.
— А зачем она вам? И почему на этом самом месте?..
Мы уже хорошо попарились и вышли отдохнуть в предбанник. И здесь, за кружкой пива, я услышал удивительную историю,которая родилась еще в самом начале реформ, когда, в разгар антиалкогольной кампании, только под Новый год и только по талонам можно было приобрести бутылку на праздничный стол по сносной старой цене. Люди ночами стояли в очередях перед самым праздником. И вот его рассказ об одной такой удивительнейшей ночи на Патриарших прудах.
«Ночь была лунная. Через каждый час у четвертого куста проходила перерегистрация. Мягкий луч луны высвечивал верхушки деревьев и доверчиво повернутые к нему ладошки с номерами многих и многих желающих встретить Новый год под звон бокалов. Но к утру вместе с растаявшей луной исчезло и лунное настроение. В момент всех взбудоражил резкий простуженный голос: «Ру-у-уки! Готовьте правые руки!!!» Началась генеральная перерегистрация. На левой ладошке контролем сохранялся последний номер ночной перерегистрации, и она становилась неприкосновенной. А на правой ставился пострегистрационный шифр за подписью председателя оргкомитета очереди и сложная печать, изготовленная за ночь тульскими мастерами–гостями столицы.
Ожидалась первая машина после третьей ночи. Очередь сильно занервничала из-за дамочки в коротенькой шубке из крашеной китайской собаки, притормозившей весь оргпроцесс. Дело в том, что вся правая рука дамочки была испещрена номерами очередей за яйцами и косметикой, и там не оказалось ни одного свободного местечка, а стереть яйца с губной помадой и тушью для ресниц она категорически отказалась.
— Да ставь ей хоть куда! — нервничали в очереди. — Хоть на лоб!
— Нельзя! — сопротивлялась дамочка. — У меня лицевая аллергия на химсостав!
— Хватит му-му тянуть! — не успокаивались в очереди. — Или давай место, или брысь... к матери!..
— Товарищи, то есть господа, непарламентские выражения прошу не употреблять! — выступил один из членов оргкомитета. Может быть, это наша последняя очередь перед наступлением Свободы!.. Свободы цен! Мы же идем к рынку!!!
Это обращение только подлило масло в огонь. Психическая атака на виновницу сумятицы уже была готова перейти в физическую, что грозило ей лишением места в очереди.
— Да погодите вы! — почувствовав реальную опасность, воскликнула дамочка. Затем, как-то угловато присев, пропустила руки под шубку и сделала знакомое всем движение, открыв место свежее и совершенно свободное.
— Портки сбросила! — раздался чей-то писклявый голос в мертвой тишине. Толпа ахнула, председатель смешался и уронил печать. Наступило общее замешательство. А в следующую секунду из хвоста очереди вперед выскочило лицо кавказской национальности, а может быть, валдайской возвышенности, подхватило печать и весело заявило: «Давайте я пычать поставлю!..»
Это заявление сразу же отрезвило народ и вернуло к жизни.
— Это почему из хвоста и в голову? Положь печать и давай взад!
Дамочка зарыдала в три ручья. Кто-то уже метнулся в магазин доложить директору о ЧП. Директор прибежал очень взволнованный.
— Товарищи-дамы-господа, да что же это такое? Позор на всю Европу! Показать такую, извините, черту характера! Дама, как вам не стыдно?! Вы же простудите это ваше место! Где ваши талоны? Всего два?!! Господи!.. Вот вам четыре бутылки из брони в виде исключения!!!
И вот тут-то началось непредсказуемое. Все начали с себя штаны скидывать и этим самым местом к директору лезть.
— Товарищи, то есть господа, остановитесь! — кричал директор, отбиваясь печатью и шлепая ею направо и налево. — Остановитесь, я же не могу всех удовлетворить! Машины еще нет!
— Ельцина сюды давай! — кричали из толпы. — Ель-цин!..Ель-цин!.. — начала скандировать очередь. — Гай-дар! По-пов! Лу-жков!.. Буш — Коль — Тэтчер... Мар-га-рэт!
— Господи, да они же умом тронулись! Сумасшедшие, сумасшедший дом! — схватился за голову директор и убежал. Наверно, за остальными членами правительства.
А очередь, в ожидании родных членов из руководства, а также Маргарэт Тэтчер из-за рубежа, стала оживленно перестраиваться в какие-то звенья, подразделения, приобретая демонстрационно-стачечный характер...
— Задницам кавказской национальности строиться всем автономно! — разил «Тройным одеколоном» огромный детина с красным румянцем.
— Зачем такой бардак делать? — возмущалось то ли лицо кавказской национальности, то ли уже другая часть тела. — Зачем нас в одну кучу? У нас есть и черненькие, и рыженькие, и голубоватые, и просто, как персик!..
— Меня это не колышет! — орал детина. — Центр есть центр! Красные, вперед! Казаки, за мной!!!
— Простите, а куда же мне с еврейской попой? — забеспокоился старичок с авоськой.
— Товарищи! — выступил председатель оргкомитета, — Пожалуйста, не растаскивайте очередь по национальным квартирам. Тем более в таком виде! Это чревато нюансами! А ведь нам надо держаться до самого конца...
Прошло еще три дня и три ночи. Держаться без штанов было все труднее и холоднее. Время от времени над очередью кружился вертолет, осыпая ее листовками с солидарной поддержкой шахтеров Кузбасса, рыбаков Камчатки и путан Нижневартовска...
На четвертый день по очереди прошел шепоток: «Глядите-ка, кажись, сам Ильич приехал... В пальтишке сереньком... Вон пошел к трибуне...»
Ильич быстро взобрался на пенек и привычно взметнул руку над головами и прочими частями присутствующих.
— Товагищи! — начал он. — Вся власть советам нагодных очегедей! Только они выведут эту стгану на шигокую столбовую догогу! Я с вами, товагищи! — И с этими словами Ильич сбросил пальтишко, а затем и штаны для очередной печати. Пока толпа обнадеженно кричала «ура», к трибуне, то бишь к пеньку, подъехал броневик, и личная охрана в белых халатах увезла оратора в неизвестном направлении. И вот наступила еще одна новогодняя ночь. Опять светила волшебница-луна.
— Эх, елы-палы!.. — раздался вдруг чей-то мягкий лирический голос. — А ведь Новый-то год уже давно тю-тю! И, значит, талоны наши тоже тю-тю! Не действительны!..
— Ну и что?.. — безразлично отреагировала очередь. — Стоять-то надо. Хоть до следующего века...
— Друзья мои, — продолжал вкрадчиво тот же голос, — а может быть, нам обратиться к самому?..
— Да ты что, сам-то понял, что сказал? — промычал кто-то.
— Да я ж не про этого, я про самого главного...
— А, вы про Деда Мороза? — удивился чей-то детский голосок.
— Чудесненько, друг мой, чудесненько! Брависсимо!! — обрадовался таинственный выступающий. — Брависсимо!.. Уж я-то постараюсь...
Очередь как-то глубоко вздохнула и дрогнула.
— Дед Мороз, иди к нам!.. — шептала она. — Дед Мороз, иди к нам! Дед Мороз, иди...
И свершилось. И чудо было! И был Дед Мороз! И не один, а несколько десятков! И все были в халатах и с красными крестиками. И развозили они эту очередь, как они сказали, по «елкам-палкам», где обещали шампанское, водку, конфеты, а также снегурочек в белых халатиках с чистым спиртиком!..
И только вот мне одному тогда и не повезло: места в машине не хватило.
С тех пор каждый новый год хожу я баню в надежде встретить хоть кого-нибудь из той новогодней очереди с такой же вот печатью, мы ж теперь как родные...
— И что, нашли хоть кого-нибудь с печатью на этом месте? — поинтересовался я.
— Пока нет, — вздохнул мой собеседник, — но надежды не теряю, у нас же все впереди!!! Будут еще у нас и печати такие, и места эти, как говорится, на букву «ж»...
