В торшере у кресла, сидя в котором любил работать писатель, часто перегорали лампочки. То ли они были плохого качества, то ли напряжение скакало, то ли всё дело в самом торшере – трудно сказать.
Писатель привычно менял их одну за другой (как любовниц, шутил он мысленно) и чертыхался, пока не ввернул э т у, не желающую перегорать.
Она светила и светила, светила и светила. Сначала писатель ждал, что она вот-вот, как и все остальные, щёлкнет и потухнет, но лампочка продолжала исправно служить.
Со временем писатель думать о ней забыл, дескать, светит, и ладно.
Лишь спустя год он обратил внимание на долгожительницу:
– Столько ни одна лампочка … а эта светит и светит… как моя жена, - усмехнувшись, сказал он.
Подумав, добавил:
- Надо воспеть её. И назвать стих – «Свет вечности».
Но как только он начал воспевать, лампочка вспыхнула и погасла.
Писатель выкрутил её, и некоторое время рассматривал, как красиво, с разводами,
почернело стекло.
- Видно, сглазил, - размышлял писатель, - а может, не выдержала испытания славой…
Он обернул цоколь фольгой, и с помощью скрепки повесил лампочку на ёлку.
Писатель привычно менял их одну за другой (как любовниц, шутил он мысленно) и чертыхался, пока не ввернул э т у, не желающую перегорать.
Она светила и светила, светила и светила. Сначала писатель ждал, что она вот-вот, как и все остальные, щёлкнет и потухнет, но лампочка продолжала исправно служить.
Со временем писатель думать о ней забыл, дескать, светит, и ладно.
Лишь спустя год он обратил внимание на долгожительницу:
– Столько ни одна лампочка … а эта светит и светит… как моя жена, - усмехнувшись, сказал он.
Подумав, добавил:
- Надо воспеть её. И назвать стих – «Свет вечности».
Но как только он начал воспевать, лампочка вспыхнула и погасла.
Писатель выкрутил её, и некоторое время рассматривал, как красиво, с разводами,
почернело стекло.
- Видно, сглазил, - размышлял писатель, - а может, не выдержала испытания славой…
Он обернул цоколь фольгой, и с помощью скрепки повесил лампочку на ёлку.
