Осенний сплин вползёт пятнистой анакондой,
Неторопливо обовьёт, сжимая кольца.
И ухмыльнётся с репродукции Джоконда
В ответ на жалобы седого комсомольца.
А он почувствует себя недолюбившим,
Недообманутым и недоотболевшим.
Поймёт, что горько навсегда остаться бывшим,
Не с теми спавшим, не досыта пившим-евшим…
Осталось времени не много, прямо скажем,
Чтоб довершить подрыв общественных устоев,
Поскольку, даже для путан с приличным стажем,
Не Казанова он давно, а Козлодоев.
Октябрь и Ленин безнадёжно устарели,
Зазубрен серп, и, не куя, пылится молот.
Где та любовь? Где та весна? Где птичьи трели?
Пора, похоже, расставаться с комсомолом…
Остатки сердца Сюзи Кватро рвёт вокалом.
И он, внимая ей с упорством мазохиста,
Клянётся с первого числа «начать сначала»:
Мол, бросит пить и будет спать ложиться в чистом…
Неторопливо обовьёт, сжимая кольца.
И ухмыльнётся с репродукции Джоконда
В ответ на жалобы седого комсомольца.
А он почувствует себя недолюбившим,
Недообманутым и недоотболевшим.
Поймёт, что горько навсегда остаться бывшим,
Не с теми спавшим, не досыта пившим-евшим…
Осталось времени не много, прямо скажем,
Чтоб довершить подрыв общественных устоев,
Поскольку, даже для путан с приличным стажем,
Не Казанова он давно, а Козлодоев.
Октябрь и Ленин безнадёжно устарели,
Зазубрен серп, и, не куя, пылится молот.
Где та любовь? Где та весна? Где птичьи трели?
Пора, похоже, расставаться с комсомолом…
Остатки сердца Сюзи Кватро рвёт вокалом.
И он, внимая ей с упорством мазохиста,
Клянётся с первого числа «начать сначала»:
Мол, бросит пить и будет спать ложиться в чистом…
