Алевтина стояла перед дверью Театрального и читала списки. Собственно, и искать-то было нечего. Свою фамилию она обнаружила аккурат под красной чертой. №31. У тридцатого 846 баллов, а у неё — 845.
«Вот и всё, — крутилось в голове, — возвращайся в Нижнее Поганцево и жди из армии Кольку. А пока ждёшь, все будут надо тобой потешаться. Актриса, б…».
Воображение тут же подсунуло сцену: выходит она из вагона, а на перроне встречают поддатые односельчане с плакатами: «Да здравствует наша Сара Бернар!» и «Даёшь Голливуд на селе!»
Подбежала возбуждённая Маринка — новая подружка и соседка по общаге:
— Тиночка, поздравляю! И меня поздравь! Нас же приняли!!
— Меня нет, — мотнула головой Алевтина.
— Да как же? Вот! Смотри! Девятнадцатая строка: Валентина Зеленова.
— Ох, не знаю, кто это. Я Алевтина Зеленцова. Тридцать первая.
— Ой! — Маринкина улыбка потухла, — а я тебя хотела позвать отметить. Там пацаны нас ждут…
— Отмечайте, конечно, — несостоявшаяся прима еле сдержала слёзы, — а я вещи пойду соберу. И билеты на поезд возьму.
………..
— Ну, что, милок, сиськи мять будем? Или к делу? — незваная посетительница прищурилась и шлёпнула по столу рукой в перчатке.
— Да вы что себе позволяете? Вы кто вообще? — известный режиссёр выпучил глаза, лицо его вмиг побагровело.
— Да я гляжу, у тебя с памятью беда! Меня, Фаину Раневскую, не признал! Что, так плохо выгляжу?
— Отчего ж, — ошалело пробормотал Известный, — выглядите прекрасно. Только странно — оделись больно тепло, когда лето на дворе… — («Боже, какая-то чокнутая на мою голову свалилась — надо в 03 звонить. Или в милицию? Но ведь и впрямь похожа, и голос…»)
— Хм, в моём возрасте имею право! — дама в шляпке и драповом пальто а-ля пятидесятые запрокинула голову и расхохоталась. — Ну, давай, рассказывай, чем занимаешься? Давно не виделись. Помню тебя совсем зелёненьким, у-тю-тю, — она пошла грудью на режиссёра, на ходу тыча ему в лицо «козой».
— Фаина… Георгиевна! Прекратите хулиганить! — он прытко отскочил и забежал за письменный стол. — Вы сами-то как?
— Да как видишь. Цвету и пахну! Решила проведать, — она игриво присела на краешек стола. — Ты тут, говорят, распустился совсем. Взятки берёшь, а юные дарования на корню губишь. А ведь я ещё помню порядочных людей… Боже, какая я старая!
— С чего вы взяли?
— Да земля слухами полнится. Земля-я-я, — пробасила гостья. — Засиделся ты. Заскучал. Пойдём со мной, у нас ве-е-есело. Заодно расскажешь, сложно ли жить без мозгов… — Раневская соскользнула со стола и стала делать руками призывающие пассы.
— А-а-а-а! Изыди, нечистая!! Помогите!
— Трус! — бросила через плечо Раневская и тряхнула седыми кудрями. — Пойду с коллегами поздороваюсь.
Уходя, она хлопнула дверью. Режиссёр утёр пот со лба и позвонил охране.
………
Самозванку приняли в коридоре. Вежливо попросили предъявить документы, на что она отмахнулась и, глянув томно, выдала:
— Паспорт человека — это его несчастье, ибо человеку всегда должно быть восемнадцать, а паспорт лишь напоминает, что ты не можешь жить, как восемнадцатилетняя.
……….
Известный шёл по утреннему коридору, одновременно уставший и полный яда, как кобра перед последней атакой. Больше всего на свете он хотел, чтобы вчерашняя гостья из ада ему померещилась.
Впереди за поворотом смеялись и щебетали. Бесит. Х@рнёй страдают — сейчас я им…
— И представь, она действительно рехнулась! Но как по-актёрски!
— Девочки, о чём вы? — он едва сдержался, чтобы не влепить пощёчину тощей чернявой швабре с пустыми глазами.
— Ка-а-ак?! Вы не знаете? Абитуриентка один балл не добрала и крышенькой поехала — вообразила себя Фаиной Раневской. Тут шоу было. И в больнице, говорят, концерт продолжался. Уж не знаем — придуривалась, или на самом деле… Но о-о-очень натурально!
— Да неужели… — он ринулся в кабинет и достал папку с ведомостями. — Ага. Вот она. Зеленцова Алевтина. Талант несомненный…
………
На следующий день — в виде исключения — студентку Зеленцову зачислили на актёрское отделение.
