Девятиклассница Лариска любила Томаса Андерса. До колик. До звона в ушах. Она просыпалась с мыслью о нём, день проводила в томлении и песнопении под старенький кассетник: «Ю май ха-а-ат, ю май со-о-оул…» Вечером целовала замусляканную фотокарточку. А во сне воображение трудилось, не зная устали и подкидывая версию за версией:
«Лариска в красном платье идёт меж столиков шикарного ресторана (интерьер «Светлячка» на окраине Чертанова) — и тут ОН… с Дитером Боленом под ручку. Останавливается, как сивка на скаку, — и к ней…»
Или.
«Сидит она на скамеечке возле Большого театра. В серебряном плаще и с длинным зонтиком. Незабудки нюхает. Подъезжает шикарная «Волга» ГАЗ-24. Чёрная. Водитель в фуражечке распахивает дверцу — на асфальт приземляется лакированный ботинок. И вот Томас уже весь столбом торчит прямо супротив Ларискиной лавки. Зубы в улыбке сияют, волосы на ветру развеваются. «Позволите, — просит по-английски, — познакомиться с прекрасной принцессой?» Дитер ему из машины машет, орёт что-то типа «хенде хох, фройндшафт» — но Томас не слышит...»
Или.
«Отзвучали последние аккорды концерта «Модерн Токинга» в Лужниках, змееручеёк поклонниц потянулся к сцене, быстро наполняясь и перехлёстывая через милицейский кордон, как цунами. Цветы, майки, лифчики летят на сцену. Лишь Лариска с неизменными незабудками в руках сидит посреди партера.
ОН видит ЕЁ. Взлетает над сценой и по спинкам сидений прыг-прыг вверх, к своему счастью...»
…………………………………………
… Билеты в «Олимпийский» Лариска с подружкой достали через знакомого барыгу, переплатив втрое. Трибуна А. Балкон. Предпоследний ряд. Незабудок не нашли. Нарциссы. Вокруг одни бабы — от 12 до 20. Как из одного детдома: с классическим макияжем а-ля «кошачий глаз», начёсами «Алла Пугачёва — завидуй!» и благоухающие контрафактным «Пуазоном», как после взрыва на парфюмерной фабрике. Дышать нечем.
Подружки, со всех сторон зажатые рыдающими фанатками, в бинокль с ужасом наблюдали за всё более вялыми перемещениями по сцене блестящих от пота кумиров. Те, наплевав на грим, утирали физиономии и (О, не может быть! У небожителей так не бывает!) лохматые подмышки пачками бумажных салфеток.
Финальная песня. Занавес. Шатающиеся Томас и Дитер раскланиваются под несмолкающий вое-визг публики… Лариска наводит бинокль на склонившегося любимого — ах, эти волшебные волосы! Они — самое прекрасное, что в нём есть! Она не раз представляла, как утопает в этом душисто-пушистом облаке… Перед глазами — всклокоченный спутанный чёрный веник. Томас Андерс поднимает голову — лицо его напоминает палитру безумного художника: растёкшиеся синие тени вперемешку с чёрным месивом бывших стрелок, смазанная помада на губах и капающий с носа пот… Кадр из ужастика. Лариска роняет бинокль и сползает в пластиковое кресло-корытце…
Выбираясь из зала, она потеряла серёжку и выронила номерок. Вместе с подругой они ползали под ногами фанаток, пытаясь выцепить неуловимый пластиковый квадратик с дырочкой. Нарциссы погибли, не успев завянуть. Руки оттоптаны, каблуки сломаны, ремешок сумки оторван.
«Ларис, — толкает в бок подруга, — ты меня прости, но я… больше не пойду к ним на концерт!.. Ну, не плачь! Эти чокнутые поклонницы когда-нибудь уйдут отсюда — и мы найдём твою серёжку. А номерок — вот он…»
На следующий день Лариска собрала все кассеты «Модерн Токинг» в пакет и вынесла на мусорку.
«Лариска в красном платье идёт меж столиков шикарного ресторана (интерьер «Светлячка» на окраине Чертанова) — и тут ОН… с Дитером Боленом под ручку. Останавливается, как сивка на скаку, — и к ней…»
Или.
«Сидит она на скамеечке возле Большого театра. В серебряном плаще и с длинным зонтиком. Незабудки нюхает. Подъезжает шикарная «Волга» ГАЗ-24. Чёрная. Водитель в фуражечке распахивает дверцу — на асфальт приземляется лакированный ботинок. И вот Томас уже весь столбом торчит прямо супротив Ларискиной лавки. Зубы в улыбке сияют, волосы на ветру развеваются. «Позволите, — просит по-английски, — познакомиться с прекрасной принцессой?» Дитер ему из машины машет, орёт что-то типа «хенде хох, фройндшафт» — но Томас не слышит...»
Или.
«Отзвучали последние аккорды концерта «Модерн Токинга» в Лужниках, змееручеёк поклонниц потянулся к сцене, быстро наполняясь и перехлёстывая через милицейский кордон, как цунами. Цветы, майки, лифчики летят на сцену. Лишь Лариска с неизменными незабудками в руках сидит посреди партера.
ОН видит ЕЁ. Взлетает над сценой и по спинкам сидений прыг-прыг вверх, к своему счастью...»
…………………………………………
… Билеты в «Олимпийский» Лариска с подружкой достали через знакомого барыгу, переплатив втрое. Трибуна А. Балкон. Предпоследний ряд. Незабудок не нашли. Нарциссы. Вокруг одни бабы — от 12 до 20. Как из одного детдома: с классическим макияжем а-ля «кошачий глаз», начёсами «Алла Пугачёва — завидуй!» и благоухающие контрафактным «Пуазоном», как после взрыва на парфюмерной фабрике. Дышать нечем.
Подружки, со всех сторон зажатые рыдающими фанатками, в бинокль с ужасом наблюдали за всё более вялыми перемещениями по сцене блестящих от пота кумиров. Те, наплевав на грим, утирали физиономии и (О, не может быть! У небожителей так не бывает!) лохматые подмышки пачками бумажных салфеток.
Финальная песня. Занавес. Шатающиеся Томас и Дитер раскланиваются под несмолкающий вое-визг публики… Лариска наводит бинокль на склонившегося любимого — ах, эти волшебные волосы! Они — самое прекрасное, что в нём есть! Она не раз представляла, как утопает в этом душисто-пушистом облаке… Перед глазами — всклокоченный спутанный чёрный веник. Томас Андерс поднимает голову — лицо его напоминает палитру безумного художника: растёкшиеся синие тени вперемешку с чёрным месивом бывших стрелок, смазанная помада на губах и капающий с носа пот… Кадр из ужастика. Лариска роняет бинокль и сползает в пластиковое кресло-корытце…
Выбираясь из зала, она потеряла серёжку и выронила номерок. Вместе с подругой они ползали под ногами фанаток, пытаясь выцепить неуловимый пластиковый квадратик с дырочкой. Нарциссы погибли, не успев завянуть. Руки оттоптаны, каблуки сломаны, ремешок сумки оторван.
«Ларис, — толкает в бок подруга, — ты меня прости, но я… больше не пойду к ним на концерт!.. Ну, не плачь! Эти чокнутые поклонницы когда-нибудь уйдут отсюда — и мы найдём твою серёжку. А номерок — вот он…»
На следующий день Лариска собрала все кассеты «Модерн Токинг» в пакет и вынесла на мусорку.
