Я видел так много красавиц,
Но все они были пусты,
Как статуи в Петергофе,
Красивы, но без души.
<…>
Встречал и таких, что казалось:
Ну надо же! Это она!
Нет, видимо показалось,
Шептала на ухо весна.
<…>
Константин Соловянчик. «Красавицы»
Добрый дядя Бармалей!
У него — крутой «Харлей»;
У него — гусарский ус
И художественный вкус;
Он не жирен и не худ;
У него извилин пуд
И хорош он собой до безумия!
Но бездушных красавиц колонны
Оценить Бармалея не склонны:
Холодны, как статУи Карнака,
Полюбить не желают, однако!..
Как подмышки боятся щекотки,
Так интрижки боятся красотки;
И взыскует любви Бармалеюшка —
И везде ему чудится феюшка…
А бывало, найдёт себе сужену —
Белоснежную чудо-жемчужину:
И умом взяла, вроде; и статию
Покорила окрестную братию;
И мила, и добра, и чувствительна —
И, казалось бы: вот уж, действительно!..
И губа Бармалея размотана,
И мерещится: надо же! Вот она!..
И уверенность в нём стопудовая:
Вот — любовь! Настоящая! Новая!.. —
Как весна заворчит: «Обознатушки!
Прогони её к эдакой матушке!..»
А за нею судьба-вертухаица —
Под замок его — и насмехается…
И сидит Бармалей в изоляции,
Изумляясь такой симуляции:
У красоток и речи фальшивые,
И глаза — ненадёжные, лживые…
От такого ли долгосидения
Получает он боли сидения;
От того, что сидит под запором,
Он страдает привычным запором…
За любовь получал только боль —
Вот и вышел такой карамболь!..
Стал он женщин и дев ненавистником;
Почечуй лечит тысячелистником —
Покрывает листком рану тяжкую;
А идут бережком Сонька с Машкою,
Он их клеит и кадрит;
По-французски говорит:
«Приходите, девки, ню —
Я вас мигом расчленю:
Обвиню
Инженю
в бездуховности!»
Но все они были пусты,
Как статуи в Петергофе,
Красивы, но без души.
<…>
Встречал и таких, что казалось:
Ну надо же! Это она!
Нет, видимо показалось,
Шептала на ухо весна.
<…>
Константин Соловянчик. «Красавицы»
Добрый дядя Бармалей!
У него — крутой «Харлей»;
У него — гусарский ус
И художественный вкус;
Он не жирен и не худ;
У него извилин пуд
И хорош он собой до безумия!
Но бездушных красавиц колонны
Оценить Бармалея не склонны:
Холодны, как статУи Карнака,
Полюбить не желают, однако!..
Как подмышки боятся щекотки,
Так интрижки боятся красотки;
И взыскует любви Бармалеюшка —
И везде ему чудится феюшка…
А бывало, найдёт себе сужену —
Белоснежную чудо-жемчужину:
И умом взяла, вроде; и статию
Покорила окрестную братию;
И мила, и добра, и чувствительна —
И, казалось бы: вот уж, действительно!..
И губа Бармалея размотана,
И мерещится: надо же! Вот она!..
И уверенность в нём стопудовая:
Вот — любовь! Настоящая! Новая!.. —
Как весна заворчит: «Обознатушки!
Прогони её к эдакой матушке!..»
А за нею судьба-вертухаица —
Под замок его — и насмехается…
И сидит Бармалей в изоляции,
Изумляясь такой симуляции:
У красоток и речи фальшивые,
И глаза — ненадёжные, лживые…
От такого ли долгосидения
Получает он боли сидения;
От того, что сидит под запором,
Он страдает привычным запором…
За любовь получал только боль —
Вот и вышел такой карамболь!..
Стал он женщин и дев ненавистником;
Почечуй лечит тысячелистником —
Покрывает листком рану тяжкую;
А идут бережком Сонька с Машкою,
Он их клеит и кадрит;
По-французски говорит:
«Приходите, девки, ню —
Я вас мигом расчленю:
Обвиню
Инженю
в бездуховности!»