1.
Прадед у Плютения был микологом: то есть, изучал грибы. Во времена всяких перемен и потрясений это самое безобидное и надёжное занятие. Поэтому и дед его стал микологом. И родители Плютения сделались микологами. Да и самого Плютения нарекли прозорливо – в честь гриба «плютеня оленьего».
Из поколения в поколенье передавалась семейная мечта: превратить просторы родины в плантации плютеня, и обеспечить вкусным грибом всё население страны, накормить им ближнее и дальнее зарубежье, а также голодающие страны Африки. Конечно, воплощению мечты постоянно что-то мешало: то недальновидность царского правительства, то энтузиазм индустриализуемых масс, то подозрительность соответствующих органов, то застой и затхлость чиновничьего сознания…
В начале девяностых, развив нетленные идеи деда, Плютений защитил кандидатскую диссертацию на тему редуцентности полифилетических грибов. Но тут мечтам о плантациях плютеня оленьего помешал ельцинизм. И даже точнее – просто цинизм властей на местах. В какие бы кабинеты ни обращался Плютений с идеей плодородных и практически беззатратных плантаций, всюду видел характерный потирающий жест большим и указательным пальцами и читал в глазах сильных мира сего немой вопрос: «А сколько?..»
Нисколько. Потому что прадед благоразумно потратил все накопленные царские червонцы на исследования освобождённых трудовых социалистических грибов. Дед передал все мешки с грибами, насушенными в ходе собственных научных изысканий, на нужды ОСОАВИАХИМа и на борьбу с бразильскими шпионами. Родители предусмотрительно провели всю жизнь на должностях очень-очень младших научных сотрудников. А сам Плютений, накопив в грибном кооперативе эпохи Перестройки солидную сумму, враз потерял её в ходе гайдаровских реформ…
К тому времени финансирование его лаборатории в НИИсельхозе города Весьдерзска прекратилось, сам НИИ задышал на ладан, требуя от сотрудников приходить на работу бесплатно. Да и всё сельское хозяйство в стране сократилось до выращивания самосевных берёзок на заброшенных пахотных площадях.
2.
Новые времена Плютению нравились. Он получал в своей лаборатории, преобразованной в молодёжный научный центр, прожиточный минимум за обучение тупых, ненавидящих все грибы, студентов. И шестнадцатый год кропал докторскую диссертацию, развивая идеи деда. Нет, ну, как «кропал»… Большую часть времени, имея свободный рабочий график, он проводил дома, рассматривая в интернете фотографии грибов, а когда жена уходила куда-либо – то лезущие на все сайты фотки гламурных проституток. Естественно, без всяких телодвижений для дальнейшего личного общения. Потом в мыслях о теме диссертации он возлежал на диванчике, поджав ноги в тёплых шерстяных подследниках, и порой позволял себе бутылочку пива. Разумеется, именно того, что рекламировал телевизор.
Вообще, телевизор в жизни Плютения играл самую заметную роль, ведь каждый день в семь вечера, а порой и гораздо раньше, начинался сериал. Не помня имён героев и не различая их, он, тем не менее, садился с женой на табуретки перед экраном и замирал на долгие часы, внемля. Да, собственно, и город Весьдерзск целиком замирал на это время.
3.
Особенно радовала реклама. Они с женой обожали дядьку-актёра, который сообщал, что работает стоматологом в инквизиции... Просто млели, когда голос за кадром советовал: «Лупишь мужа скалкой – сделай перерыв. Возьми ящик с твиксом. В нём же две хрустящие об кумпол этого гада палочки от ящика, и сладкая карамель, которую ты уже не купишь детям, потому что он пропил всю зарплату»… Наслаждались сюжетом про тётку – набитую дуру, которая никак не верила, что тот порошок отстирает все пятна, в то время как уже весь мир знал наизусть, что пятна отстирает именно тот порошок!.. А уж когда показывали рекламу перхоти и прокладок, Плютений просто стонал от удовольствия.
Во время обязательного пятого-десятого повтора рекламы Плютений отрывался и бежал на кухню, чтобы принести еды. Какой именно, не важно. Во-первых, вся она была на один вкус – возбуждающе-привлекательная, химически-наполненная, генно-модифицированная. А во-вторых, будь это не фаст-фуд, а заказной ужин из «Астории», супруги всё равно не заметили бы разницу, следя за плаксивыми судьбами участников телесериала.
Но не надо думать, будто лишь телевизор занимал всё свободное время. На стенке у них в квартире висели портреты актера Грибова и писателя Грибоедова. И Плютений время от времени вдумчиво читал. Конечно, в первую очередь научную литературу про грибы. Но брал в руки и художественное. Разумеется, не уважаемого за фамилию, но по сути устаревшего и отстойного Грибоедова, а современных и модных классиков: то есть, Донцову, Сорокина, Пелевина и Маринину.
Их книги учили добру и подсказывали, как надо любить Отчизну.
4.
А не любить Отчизну было уже нельзя. Не то что нельзя-нельзя, как в тоталитарном государстве, а просто нельзя, как в полностью свободной стране. Воплощением Отчизны являлись для Плютения президент и правительство, которых ему выбрали много лет назад и за которых он ходил голосовать каждые четыре года. А также губернатор Весьдерзска, за которого голосовалось легко и весело гораздо чаще – каждые два-три месяца. После выборов губернатор ехал к президенту и тот принимал его досрочную отставку. Затем губернатор снова организовывал выборы, чтобы победить с небывалым перевесом и вскоре подать в отставку. Всё это очень встряхивало жителей и заставляло любить Отчизну ещё горячее.
Иногда, подходя к стеклобетонной коробке молодёжного научного центра, Плютений замечал возбуждённую толпу у дверей – это значило, что вместо работы надо было идти на манифестацию. Шествие обычно проходило под понятными лозунгами «Траншнаш», «Единый Весьдерзск» и «Президенту – президентское президентство!».
Мешали нищие бабки, которые, заметив большое скопление радостных людей, выбегали к бордюрам с протянутыми алюминиевыми кружками, обрезанными донышками пластиковых бутылок и вязаными беретками. Они протягивали свои ёмкости навстречу идущим и голосили про маленькие пенсии. Бабок, конечно же, смывали с обочин водомётами, и они смешно летели по мокрому асфальту кувырком, задрав вверх кривые ноги в ботиках.
Порой Плютению доставалось нести знамя – белое, двух-трёх цветное или совсем в цветах радуги. Его приветствовали из окон и с людных тротуаров, и ему было очень радостно, просто-таки восторженно на душе.
5.
То есть, всё было бы просто замечательно. Если бы только не фамилия. А фамилия у Плютения была очень простая – Нунс. Её в далёком 1918 году принял на себя прадед, сменив гнусную фамилию Монастырский. «Нунс» означало: Ни Уму, Ни Сердцу.
Прадед был провидцем – с такой-то фамилией он незамеченным проскочил военный коммунизм так же, как дед потом проскочил мятежные 1930-е… Да и родители с такой фамилией не выплывали наверх, но зато и не тонули в буче 1950-х и 1970-х…
Плютений Нунс однажды пошёл в ЗАГС с просьбой поменять ему фамилию. Через три дня его вызвали и разъяснили, что менять нецелесообразно. Человек, сидевший в кабинете, был то ли с похмелья, то ли селёдки объелся – исходя мелким потом, он то и дело наклонял к стакану двухлитровую бутылку «Сосы-солы» и жадно пил, первым глотком полоща рот.
-Нецелесообразно! – с нажимом повторил человек, облизывая губы. – У нас в городе Весьдерзск без малого пятьдесят тысяч населения. И все – заметьте – все поголовно без малого носят фамилию Нунс.
Он улыбнулся:
- Даже малый, и то носит!
И расхохотался, обрадовавшись своей необыкновенной – в духе лучших телевизионных передач – шутке.
Прадед у Плютения был микологом: то есть, изучал грибы. Во времена всяких перемен и потрясений это самое безобидное и надёжное занятие. Поэтому и дед его стал микологом. И родители Плютения сделались микологами. Да и самого Плютения нарекли прозорливо – в честь гриба «плютеня оленьего».
Из поколения в поколенье передавалась семейная мечта: превратить просторы родины в плантации плютеня, и обеспечить вкусным грибом всё население страны, накормить им ближнее и дальнее зарубежье, а также голодающие страны Африки. Конечно, воплощению мечты постоянно что-то мешало: то недальновидность царского правительства, то энтузиазм индустриализуемых масс, то подозрительность соответствующих органов, то застой и затхлость чиновничьего сознания…
В начале девяностых, развив нетленные идеи деда, Плютений защитил кандидатскую диссертацию на тему редуцентности полифилетических грибов. Но тут мечтам о плантациях плютеня оленьего помешал ельцинизм. И даже точнее – просто цинизм властей на местах. В какие бы кабинеты ни обращался Плютений с идеей плодородных и практически беззатратных плантаций, всюду видел характерный потирающий жест большим и указательным пальцами и читал в глазах сильных мира сего немой вопрос: «А сколько?..»
Нисколько. Потому что прадед благоразумно потратил все накопленные царские червонцы на исследования освобождённых трудовых социалистических грибов. Дед передал все мешки с грибами, насушенными в ходе собственных научных изысканий, на нужды ОСОАВИАХИМа и на борьбу с бразильскими шпионами. Родители предусмотрительно провели всю жизнь на должностях очень-очень младших научных сотрудников. А сам Плютений, накопив в грибном кооперативе эпохи Перестройки солидную сумму, враз потерял её в ходе гайдаровских реформ…
К тому времени финансирование его лаборатории в НИИсельхозе города Весьдерзска прекратилось, сам НИИ задышал на ладан, требуя от сотрудников приходить на работу бесплатно. Да и всё сельское хозяйство в стране сократилось до выращивания самосевных берёзок на заброшенных пахотных площадях.
2.
Новые времена Плютению нравились. Он получал в своей лаборатории, преобразованной в молодёжный научный центр, прожиточный минимум за обучение тупых, ненавидящих все грибы, студентов. И шестнадцатый год кропал докторскую диссертацию, развивая идеи деда. Нет, ну, как «кропал»… Большую часть времени, имея свободный рабочий график, он проводил дома, рассматривая в интернете фотографии грибов, а когда жена уходила куда-либо – то лезущие на все сайты фотки гламурных проституток. Естественно, без всяких телодвижений для дальнейшего личного общения. Потом в мыслях о теме диссертации он возлежал на диванчике, поджав ноги в тёплых шерстяных подследниках, и порой позволял себе бутылочку пива. Разумеется, именно того, что рекламировал телевизор.
Вообще, телевизор в жизни Плютения играл самую заметную роль, ведь каждый день в семь вечера, а порой и гораздо раньше, начинался сериал. Не помня имён героев и не различая их, он, тем не менее, садился с женой на табуретки перед экраном и замирал на долгие часы, внемля. Да, собственно, и город Весьдерзск целиком замирал на это время.
3.
Особенно радовала реклама. Они с женой обожали дядьку-актёра, который сообщал, что работает стоматологом в инквизиции... Просто млели, когда голос за кадром советовал: «Лупишь мужа скалкой – сделай перерыв. Возьми ящик с твиксом. В нём же две хрустящие об кумпол этого гада палочки от ящика, и сладкая карамель, которую ты уже не купишь детям, потому что он пропил всю зарплату»… Наслаждались сюжетом про тётку – набитую дуру, которая никак не верила, что тот порошок отстирает все пятна, в то время как уже весь мир знал наизусть, что пятна отстирает именно тот порошок!.. А уж когда показывали рекламу перхоти и прокладок, Плютений просто стонал от удовольствия.
Во время обязательного пятого-десятого повтора рекламы Плютений отрывался и бежал на кухню, чтобы принести еды. Какой именно, не важно. Во-первых, вся она была на один вкус – возбуждающе-привлекательная, химически-наполненная, генно-модифицированная. А во-вторых, будь это не фаст-фуд, а заказной ужин из «Астории», супруги всё равно не заметили бы разницу, следя за плаксивыми судьбами участников телесериала.
Но не надо думать, будто лишь телевизор занимал всё свободное время. На стенке у них в квартире висели портреты актера Грибова и писателя Грибоедова. И Плютений время от времени вдумчиво читал. Конечно, в первую очередь научную литературу про грибы. Но брал в руки и художественное. Разумеется, не уважаемого за фамилию, но по сути устаревшего и отстойного Грибоедова, а современных и модных классиков: то есть, Донцову, Сорокина, Пелевина и Маринину.
Их книги учили добру и подсказывали, как надо любить Отчизну.
4.
А не любить Отчизну было уже нельзя. Не то что нельзя-нельзя, как в тоталитарном государстве, а просто нельзя, как в полностью свободной стране. Воплощением Отчизны являлись для Плютения президент и правительство, которых ему выбрали много лет назад и за которых он ходил голосовать каждые четыре года. А также губернатор Весьдерзска, за которого голосовалось легко и весело гораздо чаще – каждые два-три месяца. После выборов губернатор ехал к президенту и тот принимал его досрочную отставку. Затем губернатор снова организовывал выборы, чтобы победить с небывалым перевесом и вскоре подать в отставку. Всё это очень встряхивало жителей и заставляло любить Отчизну ещё горячее.
Иногда, подходя к стеклобетонной коробке молодёжного научного центра, Плютений замечал возбуждённую толпу у дверей – это значило, что вместо работы надо было идти на манифестацию. Шествие обычно проходило под понятными лозунгами «Траншнаш», «Единый Весьдерзск» и «Президенту – президентское президентство!».
Мешали нищие бабки, которые, заметив большое скопление радостных людей, выбегали к бордюрам с протянутыми алюминиевыми кружками, обрезанными донышками пластиковых бутылок и вязаными беретками. Они протягивали свои ёмкости навстречу идущим и голосили про маленькие пенсии. Бабок, конечно же, смывали с обочин водомётами, и они смешно летели по мокрому асфальту кувырком, задрав вверх кривые ноги в ботиках.
Порой Плютению доставалось нести знамя – белое, двух-трёх цветное или совсем в цветах радуги. Его приветствовали из окон и с людных тротуаров, и ему было очень радостно, просто-таки восторженно на душе.
5.
То есть, всё было бы просто замечательно. Если бы только не фамилия. А фамилия у Плютения была очень простая – Нунс. Её в далёком 1918 году принял на себя прадед, сменив гнусную фамилию Монастырский. «Нунс» означало: Ни Уму, Ни Сердцу.
Прадед был провидцем – с такой-то фамилией он незамеченным проскочил военный коммунизм так же, как дед потом проскочил мятежные 1930-е… Да и родители с такой фамилией не выплывали наверх, но зато и не тонули в буче 1950-х и 1970-х…
Плютений Нунс однажды пошёл в ЗАГС с просьбой поменять ему фамилию. Через три дня его вызвали и разъяснили, что менять нецелесообразно. Человек, сидевший в кабинете, был то ли с похмелья, то ли селёдки объелся – исходя мелким потом, он то и дело наклонял к стакану двухлитровую бутылку «Сосы-солы» и жадно пил, первым глотком полоща рот.
-Нецелесообразно! – с нажимом повторил человек, облизывая губы. – У нас в городе Весьдерзск без малого пятьдесят тысяч населения. И все – заметьте – все поголовно без малого носят фамилию Нунс.
Он улыбнулся:
- Даже малый, и то носит!
И расхохотался, обрадовавшись своей необыкновенной – в духе лучших телевизионных передач – шутке.
