Редактор сдерживался еле,
Роман любовный критикуя:
«Чтобы читать тебя хотели,
Запомни, автор, мысль такую:
Лови не сказанное слово –
Заполни нишу ожиданий!
Ведь мозг читателя простого
Не сознаёт своих желаний.
Читатель ждёт не опер мыльных,
Не эти розовые сопли –
Ты дай ему страстей могильных,
Чтоб у него штаны промокли!
Читатель содрогнулся чтобы,
От страха поперхнувшись супом.
Любовь – в гробу, а не до гроба!
Измена – так хотя бы с трупом!»
И автор вжался в спинку стула…
Вдруг затряслись его колени:
На собеседника взглянул он –
Тот не отбрасывает тени!
И будто рожки проглянули,
Взрыхлив редакторскую проседь,
И автор тут глаза зажмурил,
Коньки чтоб сразу не отбросить.
Домой, минуя подворотни,
Он шёл нетвёрдою походкой,
А вдоль дороги – мёртвых сотни,
Как в фильме, с косами – и с водкой.
…И льётся кровь, гробы летают –
Писатель заполняет нишу.
Народ ужастики читает,
А про любовь никто не пишет.
Роман любовный критикуя:
«Чтобы читать тебя хотели,
Запомни, автор, мысль такую:
Лови не сказанное слово –
Заполни нишу ожиданий!
Ведь мозг читателя простого
Не сознаёт своих желаний.
Читатель ждёт не опер мыльных,
Не эти розовые сопли –
Ты дай ему страстей могильных,
Чтоб у него штаны промокли!
Читатель содрогнулся чтобы,
От страха поперхнувшись супом.
Любовь – в гробу, а не до гроба!
Измена – так хотя бы с трупом!»
И автор вжался в спинку стула…
Вдруг затряслись его колени:
На собеседника взглянул он –
Тот не отбрасывает тени!
И будто рожки проглянули,
Взрыхлив редакторскую проседь,
И автор тут глаза зажмурил,
Коньки чтоб сразу не отбросить.
Домой, минуя подворотни,
Он шёл нетвёрдою походкой,
А вдоль дороги – мёртвых сотни,
Как в фильме, с косами – и с водкой.
…И льётся кровь, гробы летают –
Писатель заполняет нишу.
Народ ужастики читает,
А про любовь никто не пишет.
