В Москве, в Кузьминках был грузчик в булочной. Он всегда пел. Его хотели сперва в психушку отправить, рассудив, что в лихие девяностые в стране петь просто так никто не будет. А потом всё-таки сделали про этого грузчика телепередачу: у них как-то вдруг это и получилось без обычных трупов и стрельбы.
Теперь, значит, второй человек есть, Лампецов Игорь Макарович, он тоже везде поёт. Вот на общем застолье, например. Кто ещё не перепился, тем скучно. Телевизор бормочет, надоевший и противный. И тут Лампецов сидит. Его родственнички от первого брака подначивают от скуки: мол, как ты был шалопут непутёвый, сын твой рос без отца, так, дескать, всё и есть до сих пор – внуки без тебя растут. И мол, признайся, не жалеешь ли, не раскаиваешься ли, что с нашей Алевтиной расстался, потерял её такую вот? Другого бы до печёнок достали. А Игорь Макарович им на это в ответ: «А давайте, все споём!» - «Как? Что? Почему?» – «Что значит, что? Ну, эту хотя бы, мою любимую – про «Дуб мой, ох, зелёный дуб!»… Вот они удивились, засмущались, но от неожиданности запели – сперва недружно, потом все стройнее…
На совещалове. Начальник, покрывшись пятнами по скулам и щекам, стучал ребром ладони по папке со сводками и горланил, брызгая слюной. Досталось каждому. «А что теперь скажет по ситуации седьмой отдел? Всё производство на вас спотыкается!» Лампецов встал, протёр мятым носовым платком очки и сунул их в карман:
-А давайте все споём? Про «Дуб мой, ох, зелёный дуб!»
-Ты, Лампецов, в своем уме? Ты понимаешь, где находишься?
-Дык, конечно, понимаю – в вашем кабинете. Поэтому я ж не предлагаю плясовую «Ехали цыгане, грохоча телегой» - я про дуб предлагаю, протяжно, лирически…
И сам первый запел «Дуб мо-ой, о-ох…». Кундрикялова засмущалась (она вообще в любой абсолютно ситуации смущалась) и покорно подтянула. Там следом ещё кто-то из начальников отделов. Генеральный кашлянул и вдруг уверенно запел басом, он откуда-то знал слова. Пели до самого обеда, а потом начальник уехал в федеральное агентство и в тот день больше никого не распекал.
А то вот в очереди в Бюро технической инвентаризации. Кто ходил в БТИ, тот знает, что такое очередь в Бюро технической инвентаризации. Игорю Макаровичу справка была нужна по квартире. Но он пришёл не в шесть утра, а только к десяти, наивный человек. Хотя и к шести чего приходить – там в это время только позавчерашние перекличку начинают. Он вошёл в десять – духота, нервы, давка. А через четверть часа уже все, включая высунувшихся из кабинетов сотрудниц, пели с Лампецовым «Дуб мой, ох, зелёный дуб!».
Но не надо думать, что он всегда такой вот активный, деятельный и примерный. Он иногда и не побреется с утра, если на ночь брился. И вихры мальчишеские, вовсе не подобающие его зрелому возрасту, порой вовсе не приглаживает – появляется на улице как есть, с бетховенской причёской.
Иногда совсем тоскливо – Лампецов выходит на речку и бредёт подальше по берегу, где людей не видно. И глядя на воду, которая несёт опавшие листья и городской мусор, поёт про дуб.
Бывает, чуть в отдалении парочка в кустарях приподнимается на локтях:
- Слышишь, как надрывается. Чего это он?
- Поёт вроде.
- Как? Сам поёт? Без караоке?
- Ну. Прям душу рвёт.
- А может, у него на компе винчестер гикнулся.
- А-а… Понятно… Тогда понятно, почему так…
Но всё же чувствует Игорь Макарович Лампецов, что есть что-то такое эдакое, что ли, в поле Земли, или в космосе… Вот вчера ничего нигде не передали про заседание правительства. А ведь было заседание, совместно с комитетом обороны и со всякой государственной безопасностью. Собирались обсуждать, выживет ли Россия, если что. И выживет ли, если ничего. И хватит ли нефти, чтобы хватило мяса…
Да, много чего собирались обсуждать.
А на самом деле, говорят, собрались все, дождались президента и премьера, да и запели хором «Дуб мой, ох, зелёный дуб!». Хорошо пели, душевно, все вместе.
И больше ничего.
Теперь, значит, второй человек есть, Лампецов Игорь Макарович, он тоже везде поёт. Вот на общем застолье, например. Кто ещё не перепился, тем скучно. Телевизор бормочет, надоевший и противный. И тут Лампецов сидит. Его родственнички от первого брака подначивают от скуки: мол, как ты был шалопут непутёвый, сын твой рос без отца, так, дескать, всё и есть до сих пор – внуки без тебя растут. И мол, признайся, не жалеешь ли, не раскаиваешься ли, что с нашей Алевтиной расстался, потерял её такую вот? Другого бы до печёнок достали. А Игорь Макарович им на это в ответ: «А давайте, все споём!» - «Как? Что? Почему?» – «Что значит, что? Ну, эту хотя бы, мою любимую – про «Дуб мой, ох, зелёный дуб!»… Вот они удивились, засмущались, но от неожиданности запели – сперва недружно, потом все стройнее…
На совещалове. Начальник, покрывшись пятнами по скулам и щекам, стучал ребром ладони по папке со сводками и горланил, брызгая слюной. Досталось каждому. «А что теперь скажет по ситуации седьмой отдел? Всё производство на вас спотыкается!» Лампецов встал, протёр мятым носовым платком очки и сунул их в карман:
-А давайте все споём? Про «Дуб мой, ох, зелёный дуб!»
-Ты, Лампецов, в своем уме? Ты понимаешь, где находишься?
-Дык, конечно, понимаю – в вашем кабинете. Поэтому я ж не предлагаю плясовую «Ехали цыгане, грохоча телегой» - я про дуб предлагаю, протяжно, лирически…
И сам первый запел «Дуб мо-ой, о-ох…». Кундрикялова засмущалась (она вообще в любой абсолютно ситуации смущалась) и покорно подтянула. Там следом ещё кто-то из начальников отделов. Генеральный кашлянул и вдруг уверенно запел басом, он откуда-то знал слова. Пели до самого обеда, а потом начальник уехал в федеральное агентство и в тот день больше никого не распекал.
А то вот в очереди в Бюро технической инвентаризации. Кто ходил в БТИ, тот знает, что такое очередь в Бюро технической инвентаризации. Игорю Макаровичу справка была нужна по квартире. Но он пришёл не в шесть утра, а только к десяти, наивный человек. Хотя и к шести чего приходить – там в это время только позавчерашние перекличку начинают. Он вошёл в десять – духота, нервы, давка. А через четверть часа уже все, включая высунувшихся из кабинетов сотрудниц, пели с Лампецовым «Дуб мой, ох, зелёный дуб!».
Но не надо думать, что он всегда такой вот активный, деятельный и примерный. Он иногда и не побреется с утра, если на ночь брился. И вихры мальчишеские, вовсе не подобающие его зрелому возрасту, порой вовсе не приглаживает – появляется на улице как есть, с бетховенской причёской.
Иногда совсем тоскливо – Лампецов выходит на речку и бредёт подальше по берегу, где людей не видно. И глядя на воду, которая несёт опавшие листья и городской мусор, поёт про дуб.
Бывает, чуть в отдалении парочка в кустарях приподнимается на локтях:
- Слышишь, как надрывается. Чего это он?
- Поёт вроде.
- Как? Сам поёт? Без караоке?
- Ну. Прям душу рвёт.
- А может, у него на компе винчестер гикнулся.
- А-а… Понятно… Тогда понятно, почему так…
Но всё же чувствует Игорь Макарович Лампецов, что есть что-то такое эдакое, что ли, в поле Земли, или в космосе… Вот вчера ничего нигде не передали про заседание правительства. А ведь было заседание, совместно с комитетом обороны и со всякой государственной безопасностью. Собирались обсуждать, выживет ли Россия, если что. И выживет ли, если ничего. И хватит ли нефти, чтобы хватило мяса…
Да, много чего собирались обсуждать.
А на самом деле, говорят, собрались все, дождались президента и премьера, да и запели хором «Дуб мой, ох, зелёный дуб!». Хорошо пели, душевно, все вместе.
И больше ничего.
