Я нёс три банки консервов
В авоське. И всем было видно,
В ней были: тушёнка, во-первых,
Сгущёнка и кофий. Солидно!
И все на неё, на авоську,
Как будто бы в трансе, глядели.
Хозяин с упитанной моськой.
И дама с серьгами и в теле.
В их лицах была загадка,
В их лицах было молчанье.
В моей же душе было гадко
И стыдно за банок торчанье.
Загадочно смотрит прохожий,
Милиционер, и военный,
И пьяный с опухшею рожей,
И даже поэт вдохновенный,
И девочка густо в помаде,
Блондинка… Блондинка в покраске
Глотала слюну, жадно глядя…
Её обходил я с опаской.
Как хочется жрать вам, родимым,
И кофий хлебать вам бодрящий.
Стремление неукротимо,
Чтоб вскинуться с силой разящей!
Но я не отдам вам тушёнку!!!
Тем более, всем и не хватит.
В сторонку, граждане, в сторонку!
Я сам всё сожру в аккурате.
Чего там! Все банки раскрою –
И хлынут кровавые реки,
И схватятся эти герои,
Как некие сверхчеловеки.
И бой до последнего глаза
Завяжется тут между ними,
И «сволочь!» и «падла!», «зараза!» –
За кофий! Тушенки во имя!
В авоську вцепившись угрюмо,
Я шёл переулками к дому,
Объятый чудовищной думой:
А вдруг саданут меня ломом?
Проломят мне череп дубовый,
Чтоб взять злополучную банку,
И день не увижу я новый,
В метро не войду спозаранку…
А кто-то, угрюмый, небритый,
Сожрёт – для начала – тушёнку,
Потом, преступленьем добытый,
Заварит он кофий... Сгущенку
Он жрать, кофиём запивая,
Всё будет! И будет! И будет!
…Не будьте, я вас призываю,
Подобны такому Иуде!
Не зарьтесь на банки не ваши,
А в сторону гордо глядите!
Домой, кушать манную кашу
Идите! Идите! Идите!
В авоське. И всем было видно,
В ней были: тушёнка, во-первых,
Сгущёнка и кофий. Солидно!
И все на неё, на авоську,
Как будто бы в трансе, глядели.
Хозяин с упитанной моськой.
И дама с серьгами и в теле.
В их лицах была загадка,
В их лицах было молчанье.
В моей же душе было гадко
И стыдно за банок торчанье.
Загадочно смотрит прохожий,
Милиционер, и военный,
И пьяный с опухшею рожей,
И даже поэт вдохновенный,
И девочка густо в помаде,
Блондинка… Блондинка в покраске
Глотала слюну, жадно глядя…
Её обходил я с опаской.
Как хочется жрать вам, родимым,
И кофий хлебать вам бодрящий.
Стремление неукротимо,
Чтоб вскинуться с силой разящей!
Но я не отдам вам тушёнку!!!
Тем более, всем и не хватит.
В сторонку, граждане, в сторонку!
Я сам всё сожру в аккурате.
Чего там! Все банки раскрою –
И хлынут кровавые реки,
И схватятся эти герои,
Как некие сверхчеловеки.
И бой до последнего глаза
Завяжется тут между ними,
И «сволочь!» и «падла!», «зараза!» –
За кофий! Тушенки во имя!
В авоську вцепившись угрюмо,
Я шёл переулками к дому,
Объятый чудовищной думой:
А вдруг саданут меня ломом?
Проломят мне череп дубовый,
Чтоб взять злополучную банку,
И день не увижу я новый,
В метро не войду спозаранку…
А кто-то, угрюмый, небритый,
Сожрёт – для начала – тушёнку,
Потом, преступленьем добытый,
Заварит он кофий... Сгущенку
Он жрать, кофиём запивая,
Всё будет! И будет! И будет!
…Не будьте, я вас призываю,
Подобны такому Иуде!
Не зарьтесь на банки не ваши,
А в сторону гордо глядите!
Домой, кушать манную кашу
Идите! Идите! Идите!
