Я спал в глубокой тишине
Вдали от уличного гама,
Как неожиданно ко мне
Во сне пришла япона мама.
Она сказала мне: «Вставай,
Ничто не вечно в этом мире;
Ты есть отныне самурай
И должен сделать харакири.
Я не успел разинуть рот,
Чтоб возразить старухе с маху,
А у меня уже живот
Мутит заранее от страха.
Ну, а она сует мне меч
И говорит спокойно, веско:
- Не трусь, кончай себя беречь,
Запомни: резать надо резко.
Я лишь попробовал слегка
И в тот же миг взревел от боли.
Э нет, ищите дурака
Не здесь, а лучше в дальнем поле.
Мне глубоко плевать на рай
И на традиции чужие.
Я никакой не самурай,
А Вася Котов из России.
Мне ближе русский самовар,
И я толкнул старуху пылко;
И тут почувствовал удар,
Но не в живот, а по затылку.
Открыл глаза, а надо мной
Жена горой, как Фудзияма:
- Ты что дерёшься, чёрт шальной?
И я вздохнул: «Япона мама!»
Вдали от уличного гама,
Как неожиданно ко мне
Во сне пришла япона мама.
Она сказала мне: «Вставай,
Ничто не вечно в этом мире;
Ты есть отныне самурай
И должен сделать харакири.
Я не успел разинуть рот,
Чтоб возразить старухе с маху,
А у меня уже живот
Мутит заранее от страха.
Ну, а она сует мне меч
И говорит спокойно, веско:
- Не трусь, кончай себя беречь,
Запомни: резать надо резко.
Я лишь попробовал слегка
И в тот же миг взревел от боли.
Э нет, ищите дурака
Не здесь, а лучше в дальнем поле.
Мне глубоко плевать на рай
И на традиции чужие.
Я никакой не самурай,
А Вася Котов из России.
Мне ближе русский самовар,
И я толкнул старуху пылко;
И тут почувствовал удар,
Но не в живот, а по затылку.
Открыл глаза, а надо мной
Жена горой, как Фудзияма:
- Ты что дерёшься, чёрт шальной?
И я вздохнул: «Япона мама!»