На заре своей офицерской службы пришлось мне служить в полку на самолетах Ан-12. Транспортник этот, после нашей подготовки в училище на легкие фронтовые бомбардировщики, казался мне похожим на корову – неуклюжий, толстобрюхий, и вдобавок взлетал спиной вперёд. Какое-то аэродинамическое безобразие, да и только! Про экипаж Ан-12, помню, даже частушка была: «слева-справа два барана крутят влево, крутят вправо» (это, понятно, про лётчиков), «между ними пёс-барбос, выпускатель всех колёс» (борттехник), «у переднего окошка в тубус смотрит…» (в общем, штурман это, уткнувшийся в прицел радиолокатора). Был в экипаже еще и бортрадист: «на ключе стучит уныло какой-то там радиочудило». Про стрелка уж совсем неприлично, а про борттехника по авиационному и десантному оборудованию так: «за шпангоутом девятым… чудака везут куда-то» (намек на то, что в полёте, если нет десантирования или выброски груза, делать-то ему особо нечего).
Экипаж у нас был колоритный. Командир казался мне стариком, что было абсолютной правдой, потому как был он старше меня, двадцатидвухлетнего, буквально вдвое. При заходе на посадку он истошно орал: «Илья!!!» - и борттехник, такой же старик, как и командир, напяливал ему на нос очки. «Илья!» - очки долой, - «Илья!!»... А Илья, налетав тысяч шесть часов и дослужившись к сорока пяти годам аж до старшего лейтенанта, в полку, между тем, был известен, как знаток Петровских указов, озвучивал которые почти всегда к месту и под неизменный гогот окружающих.
Особенно доставалось от него нашему штурману – толстому холостяку, с удивительной быстротой уминавшему пирожки, испечённые для меня моей молодой женой. Перед поглощением этой вкуснятины штурман, играя на публику, артистично восклицал: «Эх, пропадай фигура!» Эту его присказку знала не одна семья в нашем военном городке. Посещая по вечерам своих женатых сослуживцев с целью исключительно безобидной – всё ли в порядке, все ли здоровы и счастливы, - гость неизменно и предсказуемо нарывался на банальный и приземленный вопрос об ужине, после чего интеллигентно и, я бы сказал, мастерски выдерживал паузу и, хлопнув себя по пузу, произносил свою «коронку».
Илья всё время подшучивал, что наш самолёт клюёт носом, так как штурман своим весом нарушает центровку, и однажды во время какого-то празднества выдал очередной «петровский» указ: «Штурман? – отродье хамское, но дело своё знают, а посему в кают-компанию пускать и чарку водки подносить». Сконфузил, и не был бит исключительно из-за своего возраста и присутствия высокого начальства. Указ понравился всем, кроме штурманов, которые с сердцем приняли там, где про чарку водки, но против первой половины указа отчаянно возражали.
Бортрадистом у нас был прапорщик по фамилии Сирота. Редкий хитрец, наглец, на дуде не игрец, но зато большой ленивец! Для него у Ильи было свое определение: «Сирота у нас – сирота круглый: ни отца, ни матери, ни стыда, ни совести».
Перепадало от Ильи и нашему «чудаку за девятым шпангоутом». Фамилия его была Чернов, но по иронии судьбы был он рыжим от головы до пят – от пылающих огнём волос на голове до ярких в любое время года веснушек в самых непредсказуемых местах. Фамилия не спасла. Однажды, получая благодарность за высокий профессионализм при возникновении нештатной ситуации в воздухе, Илья перед строем эскадрильи решился на ответное слово и, видимо, вспомнив действия Чернова в той же ситуации, выдал очередной указ Петра Первого: «Рыжих во флот не брать, дабы мерзким видом своим не срамили флота Российского». Рыжий Чернов был обидчив, но отходчив и в «душе грубость не таил».
Историй с этим Черновым было множество, но об одной из них хотелось бы поведать особо. Аэродром наш находился на окраине села Сеща, что на границе Брянской и Смоленской областей. Во время войны это был тот самый партизанский край, в котором «шумел сурово брянский лес». Опасаясь (и не зря) партизан, леса вокруг аэродрома немцы повырубили. Однако это не помогло, и их бомбардировщики, не долетая до Москвы, иногда взрывались в воздухе. Так что многие москвичи, сами того не зная, жизнью своей обязаны тем самым сещенским партизанам. На дочери одного из них и был женат наш рыжий Чернов, поэтому из офицерского общежития перебрался в большой деревенский дом, где «резной полисад», чернозёмный огород и полно всякой живности. Чтобы встретить свою смуглянку-партизанку, Чернов палец о палец не ударил. Работала она в нашей лётной столовой официанткой и никогда не отказывала ему в добавке. Дома пиво из хмеля варила – чёрное, тягучее, сладковатое слегка. Вот и приворожила. Потом детишки, девчонки и мальчишки… И хотя корова у Черновых была, но для детишек, поговаривали, козье молоко полезней. Чернов «спиногрызов» своих любил, но с козой как-то не складывалось – в Сеще купить не у кого, а съездить куда подальше – времени нет. Однако реальный шанс попить козьего молочка у рыжих детишек Чернова всё же появился. Застряли мы как-то на одном из аэродромов в Белоруссии на несколько дней. На местном рынке Чернов увидел козу, продавала которую древняя старуха. Продавала дорого, а потому и безуспешно. На третий день торгов бабка пошла на понижение. Ударили по рукам, уже бывшая владелица козы, послюнявив пальцы, пересчитала деньги и, картинно всплакнув о потере кормилицы, вручила Чернову верёвку с привязанной за рога козой. На сэкономленные в итоге торговых баталий деньги Чернов купил двух пёстрых куриц, которых вместе с блеющим животным на выделенной нам машине мы и привезли к самолету.
Погодка – шепчет! Солнце, птички щебечут, кузнечики стрекочут. Командир со штурманом на командно-диспетчерском пункте (КДП), самолет к вылету готов, экипаж валяется на травке, кто-то играет в шахматы (для молодых: это такой деревянный развивающий гаджет). Коза, привязанная к антенне самолетного ответчика, мирно пасётся, но глаза у нее отчего-то печальные-печальные. То ли расставание с бабкой на неё так подействовало, то ли неопределённость будущего, а может, у коз глаза просто такие и есть…
КДП недалеко, и видно, как от него в нашу сторону спешно двинулись две фигурки. Ага! Наши. Характерный взмах рукой – добро есть. Чернов одним движением опытного птицевода забросил куриц в парашютную сумку, взлетел по стремянке в самолет, бросив на ходу: «Мужики, козу мою погрузите!». Пытливый читатель вправе спросить: а почему он сам этого не сделал? Здесь следует пояснить, что для запуска двигателей в полевых условиях или на чужом аэродроме зачастую используется бортовой турбогенератор ТГ-16, а вот он-то находился в епархии Чернова. Вот и поспешил он, болезный, к исполнению того, что предписано ему инструкцией. Убрана стремянка, закрыта дверь, запущены двигатели, прочитана «молитва», диспетчер даёт добро, рулим, взлетаем … Легли на курс. Лету-то всего – полтора часа. В наушниках голос Чернова: «Мужики, козу мою погрузили?» А в ответ тишина. Тот же вопрос с нотками отчаяния и, как в «Бриллиантовой руке», с «непереводимой игрой слов на местном диалекте»…
Иногда и сейчас я вспоминаю этот печальный и одновременно забавный случай и представляю, как коза бежит на привязи за разбегающимся самолетом, как взмывает в небо без всяких крыльев, и все наземные козы ей, безусловно, завидуют, так как она первая и, я думаю, до сих пор единственная из парнокопытных, которой довелось «прянуть в небо и узкой лентой блеснуть на солнце».
А козу мы Чернову купили. Сбросились и купили. Так что маленькие рыжие Черновы без молока не остались.
12 декабря 2017 г.
________
ЭПИЛОГ:
ОТВЕТ АВТОРА НА ТРЕБОВАНИЯ ЧИТАТЕЛЕЙ СОХРАНИТЬ ЖИЗНЬ КОЗЕ
Судьба козы сложилась круто –
И так, и эдак посмотреть.
Подумав: раз без парашюта,
Решила вовсе не лететь.
И на хрена ей перемены?
И этот, как его, Чернов?
Рогами узел сняв с антенны,
Пустилась вскачь без лишних слов.
Замечу, алчная старуха
Козу толкает не впервой,
Но возвращалась – вот везуха –
Она всегда к себе домой.
Зайдет в ворота, а старуха
Поставит медный самовар,
Потреплет блудную за ухо…
И завтра снова на базар.
Финал рассказа, хоть убейся,
Не мог таким счастливым стать,
И сколь веревочка не вейся,
Настало время отвечать.
Оставим сплетни, кривотолки –
Здесь правда вся или на треть…
Козу в лесу сожрали волки,
И лучше было б ей лететь!
Экипаж у нас был колоритный. Командир казался мне стариком, что было абсолютной правдой, потому как был он старше меня, двадцатидвухлетнего, буквально вдвое. При заходе на посадку он истошно орал: «Илья!!!» - и борттехник, такой же старик, как и командир, напяливал ему на нос очки. «Илья!» - очки долой, - «Илья!!»... А Илья, налетав тысяч шесть часов и дослужившись к сорока пяти годам аж до старшего лейтенанта, в полку, между тем, был известен, как знаток Петровских указов, озвучивал которые почти всегда к месту и под неизменный гогот окружающих.
Особенно доставалось от него нашему штурману – толстому холостяку, с удивительной быстротой уминавшему пирожки, испечённые для меня моей молодой женой. Перед поглощением этой вкуснятины штурман, играя на публику, артистично восклицал: «Эх, пропадай фигура!» Эту его присказку знала не одна семья в нашем военном городке. Посещая по вечерам своих женатых сослуживцев с целью исключительно безобидной – всё ли в порядке, все ли здоровы и счастливы, - гость неизменно и предсказуемо нарывался на банальный и приземленный вопрос об ужине, после чего интеллигентно и, я бы сказал, мастерски выдерживал паузу и, хлопнув себя по пузу, произносил свою «коронку».
Илья всё время подшучивал, что наш самолёт клюёт носом, так как штурман своим весом нарушает центровку, и однажды во время какого-то празднества выдал очередной «петровский» указ: «Штурман? – отродье хамское, но дело своё знают, а посему в кают-компанию пускать и чарку водки подносить». Сконфузил, и не был бит исключительно из-за своего возраста и присутствия высокого начальства. Указ понравился всем, кроме штурманов, которые с сердцем приняли там, где про чарку водки, но против первой половины указа отчаянно возражали.
Бортрадистом у нас был прапорщик по фамилии Сирота. Редкий хитрец, наглец, на дуде не игрец, но зато большой ленивец! Для него у Ильи было свое определение: «Сирота у нас – сирота круглый: ни отца, ни матери, ни стыда, ни совести».
Перепадало от Ильи и нашему «чудаку за девятым шпангоутом». Фамилия его была Чернов, но по иронии судьбы был он рыжим от головы до пят – от пылающих огнём волос на голове до ярких в любое время года веснушек в самых непредсказуемых местах. Фамилия не спасла. Однажды, получая благодарность за высокий профессионализм при возникновении нештатной ситуации в воздухе, Илья перед строем эскадрильи решился на ответное слово и, видимо, вспомнив действия Чернова в той же ситуации, выдал очередной указ Петра Первого: «Рыжих во флот не брать, дабы мерзким видом своим не срамили флота Российского». Рыжий Чернов был обидчив, но отходчив и в «душе грубость не таил».
Историй с этим Черновым было множество, но об одной из них хотелось бы поведать особо. Аэродром наш находился на окраине села Сеща, что на границе Брянской и Смоленской областей. Во время войны это был тот самый партизанский край, в котором «шумел сурово брянский лес». Опасаясь (и не зря) партизан, леса вокруг аэродрома немцы повырубили. Однако это не помогло, и их бомбардировщики, не долетая до Москвы, иногда взрывались в воздухе. Так что многие москвичи, сами того не зная, жизнью своей обязаны тем самым сещенским партизанам. На дочери одного из них и был женат наш рыжий Чернов, поэтому из офицерского общежития перебрался в большой деревенский дом, где «резной полисад», чернозёмный огород и полно всякой живности. Чтобы встретить свою смуглянку-партизанку, Чернов палец о палец не ударил. Работала она в нашей лётной столовой официанткой и никогда не отказывала ему в добавке. Дома пиво из хмеля варила – чёрное, тягучее, сладковатое слегка. Вот и приворожила. Потом детишки, девчонки и мальчишки… И хотя корова у Черновых была, но для детишек, поговаривали, козье молоко полезней. Чернов «спиногрызов» своих любил, но с козой как-то не складывалось – в Сеще купить не у кого, а съездить куда подальше – времени нет. Однако реальный шанс попить козьего молочка у рыжих детишек Чернова всё же появился. Застряли мы как-то на одном из аэродромов в Белоруссии на несколько дней. На местном рынке Чернов увидел козу, продавала которую древняя старуха. Продавала дорого, а потому и безуспешно. На третий день торгов бабка пошла на понижение. Ударили по рукам, уже бывшая владелица козы, послюнявив пальцы, пересчитала деньги и, картинно всплакнув о потере кормилицы, вручила Чернову верёвку с привязанной за рога козой. На сэкономленные в итоге торговых баталий деньги Чернов купил двух пёстрых куриц, которых вместе с блеющим животным на выделенной нам машине мы и привезли к самолету.
Погодка – шепчет! Солнце, птички щебечут, кузнечики стрекочут. Командир со штурманом на командно-диспетчерском пункте (КДП), самолет к вылету готов, экипаж валяется на травке, кто-то играет в шахматы (для молодых: это такой деревянный развивающий гаджет). Коза, привязанная к антенне самолетного ответчика, мирно пасётся, но глаза у нее отчего-то печальные-печальные. То ли расставание с бабкой на неё так подействовало, то ли неопределённость будущего, а может, у коз глаза просто такие и есть…
КДП недалеко, и видно, как от него в нашу сторону спешно двинулись две фигурки. Ага! Наши. Характерный взмах рукой – добро есть. Чернов одним движением опытного птицевода забросил куриц в парашютную сумку, взлетел по стремянке в самолет, бросив на ходу: «Мужики, козу мою погрузите!». Пытливый читатель вправе спросить: а почему он сам этого не сделал? Здесь следует пояснить, что для запуска двигателей в полевых условиях или на чужом аэродроме зачастую используется бортовой турбогенератор ТГ-16, а вот он-то находился в епархии Чернова. Вот и поспешил он, болезный, к исполнению того, что предписано ему инструкцией. Убрана стремянка, закрыта дверь, запущены двигатели, прочитана «молитва», диспетчер даёт добро, рулим, взлетаем … Легли на курс. Лету-то всего – полтора часа. В наушниках голос Чернова: «Мужики, козу мою погрузили?» А в ответ тишина. Тот же вопрос с нотками отчаяния и, как в «Бриллиантовой руке», с «непереводимой игрой слов на местном диалекте»…
Иногда и сейчас я вспоминаю этот печальный и одновременно забавный случай и представляю, как коза бежит на привязи за разбегающимся самолетом, как взмывает в небо без всяких крыльев, и все наземные козы ей, безусловно, завидуют, так как она первая и, я думаю, до сих пор единственная из парнокопытных, которой довелось «прянуть в небо и узкой лентой блеснуть на солнце».
А козу мы Чернову купили. Сбросились и купили. Так что маленькие рыжие Черновы без молока не остались.
12 декабря 2017 г.
________
ЭПИЛОГ:
ОТВЕТ АВТОРА НА ТРЕБОВАНИЯ ЧИТАТЕЛЕЙ СОХРАНИТЬ ЖИЗНЬ КОЗЕ
Судьба козы сложилась круто –
И так, и эдак посмотреть.
Подумав: раз без парашюта,
Решила вовсе не лететь.
И на хрена ей перемены?
И этот, как его, Чернов?
Рогами узел сняв с антенны,
Пустилась вскачь без лишних слов.
Замечу, алчная старуха
Козу толкает не впервой,
Но возвращалась – вот везуха –
Она всегда к себе домой.
Зайдет в ворота, а старуха
Поставит медный самовар,
Потреплет блудную за ухо…
И завтра снова на базар.
Финал рассказа, хоть убейся,
Не мог таким счастливым стать,
И сколь веревочка не вейся,
Настало время отвечать.
Оставим сплетни, кривотолки –
Здесь правда вся или на треть…
Козу в лесу сожрали волки,
И лучше было б ей лететь!
