Авиационный транспортный полк, назначение в который я получил после окончания училища, базировался на окраине областного центра неподалеку от Москвы, поэтому место моей будущей службы заслуженно считалось привилегированным. На здании штаба полка висела мемориальная табличка, извещавшая, что именно здесь во время войны была сформирована французская эскадрилья «Нормандия», ставшая впоследствии знаменитым полком «Нормандия-Неман». Штаб так и называли – «Нормандия».
- Куда идешь?
- В Нормандию!
Командир полка, начитавшись, видимо, хороших книжек, и решив возродить традиции русского офицерства, в честь молодого пополнения устроил прием. Нигде более за все последующие годы я такого не встречал. А жаль! Огромного роста, седой, в парадном мундире при боевых орденах он вместе с супругой встречал молодых лейтенантов, которые, если были женаты, тоже должны были прибыть с женами. Дом офицеров, оркестр, знамя полка, поздравления, цветы лейтенантским половинкам, концерт, банкет… – в общем, по полной программе! Там же нам зачитали приказ о распределении по эскадрильям и представили командирам.
Подполковник Якимовский, командир нашей второй, носил прозвище Змей. Знал об этом и даже гордился. Я не знаю, сколько раз в день он повторял это слово. Оно могло быть добрым и злым, оскорбительным и ласковым… в общем, по ситуации. Огромный пёс, помесь дворняги с чем-то благородным, прибившийся к эскадрильскому домику и считавший его своим, получил кличку… угадайте с трех раз! Слово «змей» было повсюду: в самолёте, на построении, на разборе полётов, в лётной столовой, в штабе… У нас же не как в пехоте – «лейтенант Петров, выйти из строя»! Нет, у нас это звучало примерно так:
– Петров! Ну-ка, выходи-ка сюда, змей! Расскажи-ка, змей, своим боевым товарищам о своих художествах на вчерашнем разводе. У, змей!!! - Пока Петров вразвалочку выходит из строя, рядом с командиром пристраивается его четвероногий тёзка. А как же! Звали!
Тут надо сказать, что речь шла не о каком-то там известном любому военному разводе караулов. Разводом назывался процесс покидания офицерами ресторана «Упа», который нередко сопровождался выяснением отношений: кто, куда, с кем и почему не со мной. Наш замполит, один из немногих приличных людей из общей массы политработников, эти разводы называл боями местного значения! Так перед строем и говорил:
- Товарищи офицеры! За истекшие сутки на всех фронтах без перемен, за исключением боев местного значения!
И тут уже Змей надевал страшное лицо и сквозь зубы рычал:
- Петров, змей (Иванов, Сидоров – возможны варианты), выходи! Э-эх! У тебя же теперь рожа в тубус не поместится!
Петров – штурман, и как он теперь со своей распухшей мордой лица и заплывшим глазом будет смотреть в прицел – действительно непонятно.
- Николай Егорыч! – это Змей начальнику штаба – У тебя еще бодяга осталась?
Вопрос по адресу. Еще в молодости молодой летчик Коля Хоменко, небольшого роста, невзрачный, с белёсыми ресницами увел любимую девушку у своего однокашника и друга, красавца и щёголя. Что она нашла в Коле – понять не мог никто, в том числе и тот самый бывший друг майора Хоменко, а ныне подполковник Родионов, переведшийся недавно в наш полк откуда-то с Дальнего Востока и назначенный командиром третьей эскадрильи. После этого Хоменко стал периодически приходить на службу в черных очках. Даже в мрачную погоду. Так что в бодяге Николай Егорыч толк знал.
- Отсыпь этому половому гиганту немного! И дежурным по стоянке. На неделю! У, змей!
Говорил командир, всегда не разжимая зубов – вот попробуйте! Желваки ходили ходуном, виски пульсировали… А голос! Когда много лет спустя я в телевизоре увидел генерала Лебедя, буквально подскочил со стула! Во, какой голос был у Змея! Один в один!
С полкового построения к самолётным стоянкам лётчиков развозил старенький ПАЗик. Эскадрильский домик слева, а справа от дороги метрах в ста свинарник отдельного батальона технического обеспечения (ОБАТО). Если ветерок с запада, то впору было надевать противогазы. С лёгкой руки Змея остановка напротив нашей эскадрильи носила поросячье название, а когда раздавался рык командира: «Скотобаза!!!», то казалось, что пугались не только дремавшие в автобусе офицеры, но и обитатели свинарника. Постепенно название остановки приклеилось и к самой эскадрилье, и к её командиру, с чем он был, естественно, категорически не согласен. Это он-то, получивший из рук самого маршала Гречко боевой орден Красного знамени за оказание помощи братьям-египтянам, – командир скотобазы?! А так хотелось, чтобы его называли «маэстро» - как Леонида Быкова, сыгравшего командира «второй поющей» в только что вышедшем фильме «В бой идут одни старики»… Между тем, слуха у командира не было. Это выяснилось при подготовке к юбилею полка, когда Змей выразил желание поучаствовать в эскадрильском хоре. В «досье» командира после «характер нордический, безгранично предан лётному делу, чемпион полка по шахматам» следовало было бы написать: «Петь не умеет, но очень любит». Замполит Змея защищал и сетовавших на отсутствие у него слуха решительно пресекал: «Хорошо поет! Громко!» Тем не менее, консенсус был достигнут: делегация офицеров предложила Змею стать дирижёром нашего хора. Без права голоса! Ах, как мы пели со сцены «Кожаные куртки, брошеные в угол…» Городницкого!
Командир со штурманом мотив припомнят старый,
Голову рукою подопрёт второй пилот,
Подтянувши струны старенькой гитары,
Следом бортмеханик им тихо подпоёт.
Но настоящие овации мы сорвали после вахнюковской «Аннушки» с перевранными и досочиненными из-за незнания словами, но оригинальным, однако, припевом, в исполнение которого в нарушение всех высоких договоренностей внезапно включился громовой бас командира.
«Полоса на взлете гудит бетоном,
Над аэродромом погода звенит,
Не угнаться «Аннушке» за «Антоном»,
Ты уж меня, «Аннушка», извини.
И хотя после того памятного концерта от своего змеиного прозвища командир не избавился, дирижёрство его часто вспоминали, непременно добавляя перед Змеем: «маэстро». А вы говорите, «Скотобаза»!!!
- Куда идешь?
- В Нормандию!
Командир полка, начитавшись, видимо, хороших книжек, и решив возродить традиции русского офицерства, в честь молодого пополнения устроил прием. Нигде более за все последующие годы я такого не встречал. А жаль! Огромного роста, седой, в парадном мундире при боевых орденах он вместе с супругой встречал молодых лейтенантов, которые, если были женаты, тоже должны были прибыть с женами. Дом офицеров, оркестр, знамя полка, поздравления, цветы лейтенантским половинкам, концерт, банкет… – в общем, по полной программе! Там же нам зачитали приказ о распределении по эскадрильям и представили командирам.
Подполковник Якимовский, командир нашей второй, носил прозвище Змей. Знал об этом и даже гордился. Я не знаю, сколько раз в день он повторял это слово. Оно могло быть добрым и злым, оскорбительным и ласковым… в общем, по ситуации. Огромный пёс, помесь дворняги с чем-то благородным, прибившийся к эскадрильскому домику и считавший его своим, получил кличку… угадайте с трех раз! Слово «змей» было повсюду: в самолёте, на построении, на разборе полётов, в лётной столовой, в штабе… У нас же не как в пехоте – «лейтенант Петров, выйти из строя»! Нет, у нас это звучало примерно так:
– Петров! Ну-ка, выходи-ка сюда, змей! Расскажи-ка, змей, своим боевым товарищам о своих художествах на вчерашнем разводе. У, змей!!! - Пока Петров вразвалочку выходит из строя, рядом с командиром пристраивается его четвероногий тёзка. А как же! Звали!
Тут надо сказать, что речь шла не о каком-то там известном любому военному разводе караулов. Разводом назывался процесс покидания офицерами ресторана «Упа», который нередко сопровождался выяснением отношений: кто, куда, с кем и почему не со мной. Наш замполит, один из немногих приличных людей из общей массы политработников, эти разводы называл боями местного значения! Так перед строем и говорил:
- Товарищи офицеры! За истекшие сутки на всех фронтах без перемен, за исключением боев местного значения!
И тут уже Змей надевал страшное лицо и сквозь зубы рычал:
- Петров, змей (Иванов, Сидоров – возможны варианты), выходи! Э-эх! У тебя же теперь рожа в тубус не поместится!
Петров – штурман, и как он теперь со своей распухшей мордой лица и заплывшим глазом будет смотреть в прицел – действительно непонятно.
- Николай Егорыч! – это Змей начальнику штаба – У тебя еще бодяга осталась?
Вопрос по адресу. Еще в молодости молодой летчик Коля Хоменко, небольшого роста, невзрачный, с белёсыми ресницами увел любимую девушку у своего однокашника и друга, красавца и щёголя. Что она нашла в Коле – понять не мог никто, в том числе и тот самый бывший друг майора Хоменко, а ныне подполковник Родионов, переведшийся недавно в наш полк откуда-то с Дальнего Востока и назначенный командиром третьей эскадрильи. После этого Хоменко стал периодически приходить на службу в черных очках. Даже в мрачную погоду. Так что в бодяге Николай Егорыч толк знал.
- Отсыпь этому половому гиганту немного! И дежурным по стоянке. На неделю! У, змей!
Говорил командир, всегда не разжимая зубов – вот попробуйте! Желваки ходили ходуном, виски пульсировали… А голос! Когда много лет спустя я в телевизоре увидел генерала Лебедя, буквально подскочил со стула! Во, какой голос был у Змея! Один в один!
С полкового построения к самолётным стоянкам лётчиков развозил старенький ПАЗик. Эскадрильский домик слева, а справа от дороги метрах в ста свинарник отдельного батальона технического обеспечения (ОБАТО). Если ветерок с запада, то впору было надевать противогазы. С лёгкой руки Змея остановка напротив нашей эскадрильи носила поросячье название, а когда раздавался рык командира: «Скотобаза!!!», то казалось, что пугались не только дремавшие в автобусе офицеры, но и обитатели свинарника. Постепенно название остановки приклеилось и к самой эскадрилье, и к её командиру, с чем он был, естественно, категорически не согласен. Это он-то, получивший из рук самого маршала Гречко боевой орден Красного знамени за оказание помощи братьям-египтянам, – командир скотобазы?! А так хотелось, чтобы его называли «маэстро» - как Леонида Быкова, сыгравшего командира «второй поющей» в только что вышедшем фильме «В бой идут одни старики»… Между тем, слуха у командира не было. Это выяснилось при подготовке к юбилею полка, когда Змей выразил желание поучаствовать в эскадрильском хоре. В «досье» командира после «характер нордический, безгранично предан лётному делу, чемпион полка по шахматам» следовало было бы написать: «Петь не умеет, но очень любит». Замполит Змея защищал и сетовавших на отсутствие у него слуха решительно пресекал: «Хорошо поет! Громко!» Тем не менее, консенсус был достигнут: делегация офицеров предложила Змею стать дирижёром нашего хора. Без права голоса! Ах, как мы пели со сцены «Кожаные куртки, брошеные в угол…» Городницкого!
Командир со штурманом мотив припомнят старый,
Голову рукою подопрёт второй пилот,
Подтянувши струны старенькой гитары,
Следом бортмеханик им тихо подпоёт.
Но настоящие овации мы сорвали после вахнюковской «Аннушки» с перевранными и досочиненными из-за незнания словами, но оригинальным, однако, припевом, в исполнение которого в нарушение всех высоких договоренностей внезапно включился громовой бас командира.
«Полоса на взлете гудит бетоном,
Над аэродромом погода звенит,
Не угнаться «Аннушке» за «Антоном»,
Ты уж меня, «Аннушка», извини.
И хотя после того памятного концерта от своего змеиного прозвища командир не избавился, дирижёрство его часто вспоминали, непременно добавляя перед Змеем: «маэстро». А вы говорите, «Скотобаза»!!!
