(стендап монолог)
Моё детство было не то что бы трудным… Оно было парадоксальным.
Иду в школу — «Небось чего-то опять забыла…», домой — «Что так поздно?» Я пятёрку получила — «Надо две!», четвёрку — «Ну, ты скатилась, позор!» Я всё съела — «Ты тут не одна!», я не всё съела — «Посуда любит чистоту!». Посуду мою — «Уйди, безрукая, перебьёшь ещё!», не мою — «У нищих прислуги нет!». Уроки делаю — «Что так долго?!» Уроки не делаю — «Лень вперёд тебя родилась!»
Я, честно, до третьего класса была уверена, что меня назвали Леной от слова «лень». Я это и одноклассницам доказывала. До скандала дошло, родителей вызвали — тут-то я и узнала, что мои так иронизировали. Талантливо, я поверила!
Вообще с именами у меня были особые отношения. Бабушка Надежда. Ну, это ясно: потому что на ней всегда надето красивое платье. Я так и считала: «надежда» — это «красивая одежда», а вся прочая одежда — обиходная. Надеждами меня не баловали.
Маму звали Наталия — очень логично: вся красота на талии.
А папа Толя. Тоже очевидно: то ли есть, то ли нет. Папа с нами не жил, по выходным приезжал.
В целом моя жизнь в детстве напоминала зоопарк… Где я ночной сторож… С ружжом и в камуфляже брожу по тёмным дорожкам… Звери дикие кругом глазами сверкают, воют, рычат... Зверей жалко, потому что в клетках, а на волю выпустить — не приведи бог, что начнётся...
Мне было жалко родителей и бабушку, потому что им досталась неправильная я, которая всё делала не так. А страшно — потому что никогда не знаешь, чего от них ждать и за что мне сегодня прилетит.
Знаете, много лет спустя я поняла, что мои предки в содружестве со школой вырастили во мне идеального уголовника. Думаю, в любой малине я бы прижилась как родная. Сейчас поясню. Наверняка себя узнаете. Мама говорит: «Скажи правду, и тебе ничего не будет». Ты говоришь — и всё. Либо барабанные перепонки лопаются от ора в сто шестьдесят децибел, либо тебе вламывают так, что детская травма врезается в память пожизненно. Было?.. Вот. А у меня — никогда.
Я была умная и хитрая. Ну, я ж охранник в зоопарке, помните, да? Я точно знала, что любое моё деяние преступно. Поэтому — что? Правило первое: не попадайся! Попался — правило второе: не признавайся! Чистосердечное признание — пожизненное заключение. Но отчего-то погрузиться в уголовный мир не случилось. Вот не знаю, может, я своё призвание проморгала?
Тем не менее, моё золотое правило — взрослым врать всегда — работало безотказно. Потому что за правду априори вломят. А так есть шанс выкрутиться. Плюс мне их жалко было — помните, да? Зачем им лишняя нервотрёпка!
Вы, наверное, меня уже жалеете, думаете, меня совсем не хвалили? Успокою. Хвалили, ещё как. Три раза. Правда, ровно три. Первый — за то, что из садика приносила конфетки и всех угощала (им было невдомёк, что я просто не любила конфеты: предпочитала томатный сок и солёный огурчик). Второй — за то, что грамотно распределяла еду в своей тарелке: у меня всегда чётко оставалось поровну гарнира, котлеты и салата (наверное из этого предки сделали вывод, что я хороший математик, и повелели учиться на ВМиК в МГУ, хотя я рвалась в кулинарный техникум).
И третий — самый парадоксальный: в первом классе на конкурсе чтецов, посвящённом дню рождения Ленина, я очень выразительно прочла любимое бабушкино стихотворение «На смерть Ленина». Я его наизусть знала. Бабушка часто его читала, а у меня память хорошая была. Зал молчал минуту. Потом взрыв аплодисментов и «браво», потом «приз зрительских симпатий». А потом я ждала казни через удушение или расстрел. Судя по выражению лиц жюри, тема не зашла.
Предки терпеливо выслушали нотацию от моей учительницы, пообещали провести воспитательную работу, а дома долго смеялись и хлопали в ладоши. И мороженое купили…
Я тогда не поняла прикола. Только лет пятнадцать спустя допёрло: оказывается, мою семью советская власть репрессировала и выгнала в Сибирь рыть землянки. Тогда-то у меня пазлик и сложился, откуда у нас пол-Новокузнецка родни! Они ж его и построили. И это им Маяковский посвятил эпос «О Кузнецкстрое и людях Кузнецка».
В общем, я ненароком метко попала в бабушкину детскую травму. В хорошем смысле. Бабушка была сердечница, а смех ведь лучшее лекарство.
Ну, и напоследок о детских радостях. У меня их было две. Грибы и преф. Грибы — это не то, что вы подумали. Мы всей семьёй ходили в лес. Почти каждые выходные. Кроме зимы. Это была наша фишка: а что ещё делать инженерам, кроме экономии? Правильно. Запасы. А грибы — это бесплатно. Короче, с тех пор я в грибах разбираюсь лучше, чем в математике. Потому что грибы я выучила раньше математики.
А преф меня неплохо кормил в студенчестве. Но о нём в другой раз.
Резюмируя, скажу так: трудное детство — это путёвка в лёгкую жизнь. Теперь живите с этим.
Моё детство было не то что бы трудным… Оно было парадоксальным.
Иду в школу — «Небось чего-то опять забыла…», домой — «Что так поздно?» Я пятёрку получила — «Надо две!», четвёрку — «Ну, ты скатилась, позор!» Я всё съела — «Ты тут не одна!», я не всё съела — «Посуда любит чистоту!». Посуду мою — «Уйди, безрукая, перебьёшь ещё!», не мою — «У нищих прислуги нет!». Уроки делаю — «Что так долго?!» Уроки не делаю — «Лень вперёд тебя родилась!»
Я, честно, до третьего класса была уверена, что меня назвали Леной от слова «лень». Я это и одноклассницам доказывала. До скандала дошло, родителей вызвали — тут-то я и узнала, что мои так иронизировали. Талантливо, я поверила!
Вообще с именами у меня были особые отношения. Бабушка Надежда. Ну, это ясно: потому что на ней всегда надето красивое платье. Я так и считала: «надежда» — это «красивая одежда», а вся прочая одежда — обиходная. Надеждами меня не баловали.
Маму звали Наталия — очень логично: вся красота на талии.
А папа Толя. Тоже очевидно: то ли есть, то ли нет. Папа с нами не жил, по выходным приезжал.
В целом моя жизнь в детстве напоминала зоопарк… Где я ночной сторож… С ружжом и в камуфляже брожу по тёмным дорожкам… Звери дикие кругом глазами сверкают, воют, рычат... Зверей жалко, потому что в клетках, а на волю выпустить — не приведи бог, что начнётся...
Мне было жалко родителей и бабушку, потому что им досталась неправильная я, которая всё делала не так. А страшно — потому что никогда не знаешь, чего от них ждать и за что мне сегодня прилетит.
Знаете, много лет спустя я поняла, что мои предки в содружестве со школой вырастили во мне идеального уголовника. Думаю, в любой малине я бы прижилась как родная. Сейчас поясню. Наверняка себя узнаете. Мама говорит: «Скажи правду, и тебе ничего не будет». Ты говоришь — и всё. Либо барабанные перепонки лопаются от ора в сто шестьдесят децибел, либо тебе вламывают так, что детская травма врезается в память пожизненно. Было?.. Вот. А у меня — никогда.
Я была умная и хитрая. Ну, я ж охранник в зоопарке, помните, да? Я точно знала, что любое моё деяние преступно. Поэтому — что? Правило первое: не попадайся! Попался — правило второе: не признавайся! Чистосердечное признание — пожизненное заключение. Но отчего-то погрузиться в уголовный мир не случилось. Вот не знаю, может, я своё призвание проморгала?
Тем не менее, моё золотое правило — взрослым врать всегда — работало безотказно. Потому что за правду априори вломят. А так есть шанс выкрутиться. Плюс мне их жалко было — помните, да? Зачем им лишняя нервотрёпка!
Вы, наверное, меня уже жалеете, думаете, меня совсем не хвалили? Успокою. Хвалили, ещё как. Три раза. Правда, ровно три. Первый — за то, что из садика приносила конфетки и всех угощала (им было невдомёк, что я просто не любила конфеты: предпочитала томатный сок и солёный огурчик). Второй — за то, что грамотно распределяла еду в своей тарелке: у меня всегда чётко оставалось поровну гарнира, котлеты и салата (наверное из этого предки сделали вывод, что я хороший математик, и повелели учиться на ВМиК в МГУ, хотя я рвалась в кулинарный техникум).
И третий — самый парадоксальный: в первом классе на конкурсе чтецов, посвящённом дню рождения Ленина, я очень выразительно прочла любимое бабушкино стихотворение «На смерть Ленина». Я его наизусть знала. Бабушка часто его читала, а у меня память хорошая была. Зал молчал минуту. Потом взрыв аплодисментов и «браво», потом «приз зрительских симпатий». А потом я ждала казни через удушение или расстрел. Судя по выражению лиц жюри, тема не зашла.
Предки терпеливо выслушали нотацию от моей учительницы, пообещали провести воспитательную работу, а дома долго смеялись и хлопали в ладоши. И мороженое купили…
Я тогда не поняла прикола. Только лет пятнадцать спустя допёрло: оказывается, мою семью советская власть репрессировала и выгнала в Сибирь рыть землянки. Тогда-то у меня пазлик и сложился, откуда у нас пол-Новокузнецка родни! Они ж его и построили. И это им Маяковский посвятил эпос «О Кузнецкстрое и людях Кузнецка».
В общем, я ненароком метко попала в бабушкину детскую травму. В хорошем смысле. Бабушка была сердечница, а смех ведь лучшее лекарство.
Ну, и напоследок о детских радостях. У меня их было две. Грибы и преф. Грибы — это не то, что вы подумали. Мы всей семьёй ходили в лес. Почти каждые выходные. Кроме зимы. Это была наша фишка: а что ещё делать инженерам, кроме экономии? Правильно. Запасы. А грибы — это бесплатно. Короче, с тех пор я в грибах разбираюсь лучше, чем в математике. Потому что грибы я выучила раньше математики.
А преф меня неплохо кормил в студенчестве. Но о нём в другой раз.
Резюмируя, скажу так: трудное детство — это путёвка в лёгкую жизнь. Теперь живите с этим.
