В Лукоморске, прикованный к дубу...
Рвёт его от казённых харчей...
На туристов уставился тупо...
Сам не свой, и неведомо – чей...
И ни лаской не взять, и ни таской,
Если этот зловреднейший кот
Вместо свыше дозволенной сказки
Выдаст матерный вдруг анекдот...
Он и песню совсем не заводит...
В Лукоморье попавшийся в сеть,
Понимает, что он не свободен,
И никак не желает запеть!
На свободу надежду питая,
Рвёт прибитое к дубу кольцо...
И, будь трижды та цепь золотая,
Несвобода – она налицо!
Как поэт, если он заключённый,
О судьбе помышляет иной,
Так же кот, будь он трижды учёный,
Никогда не бывает цепной!
У поэта, пусть даже он спьяну,
Благосклонность попробуй купи!
Я ведь тоже гордиться не стану
Толщиной и богатством цепи!
Рвёт его от казённых харчей...
На туристов уставился тупо...
Сам не свой, и неведомо – чей...
И ни лаской не взять, и ни таской,
Если этот зловреднейший кот
Вместо свыше дозволенной сказки
Выдаст матерный вдруг анекдот...
Он и песню совсем не заводит...
В Лукоморье попавшийся в сеть,
Понимает, что он не свободен,
И никак не желает запеть!
На свободу надежду питая,
Рвёт прибитое к дубу кольцо...
И, будь трижды та цепь золотая,
Несвобода – она налицо!
Как поэт, если он заключённый,
О судьбе помышляет иной,
Так же кот, будь он трижды учёный,
Никогда не бывает цепной!
У поэта, пусть даже он спьяну,
Благосклонность попробуй купи!
Я ведь тоже гордиться не стану
Толщиной и богатством цепи!
